Тот, ужасно напуганный из-за падения, из-за разбитой тарелки и из-за прута, был полуживой и не мог вымолвить ничего, кроме: «Милая мама! Милая мама!» Но это никак не помогло. «Ты, маленькая бестия! – сказала мать, – разбила такую красивую тарелку!» – и дала ей один крепкий шиллинг [удар розгами].
Лотта пришла в ярость, поскольку видела, что с ней обошлись явно несправедливо. Она долго не могла этого забыть, и ей никогда больше не приходила в голову мысль сплести маме букетик.
2. Маленькая Луиза получила от своей крестной в подарок на Рождество небольшой поднос, полный оловянной посуды. Большей радости она не могла бы ей доставить. Еще в тот день, когда ей его подарили, она аккуратно расставила на нем всю посуду. Если к ней приходили другие дети, то обычно она устраивала для них небольшое пиршество, при этом всякий раз использовались чашечки, тарелочки и маленькие подсвечники, стоявшие на подносе. Как только они уходили, все снова перемывалось и ставилось на свое место. Ее крестная была этим очень довольна, потому что рассматривала это как способ уже в раннем возрасте приучить ребенка к порядку.
Но радость длилась совсем недолго. Однажды Вильгельм, ее младший брат, потянулся к оловянной посуде, и отец тут же дал ему мисочку. Затем он попросил еще раз и получил тарелочку. Ту и другую он мгновенно согнул. У Луизы, когда она вернулась и увидела ущерб, который нанес ей брат, выступили на глазах слезы. Но она слышала, что мисочку и тарелочку ему дал отец, и поэтому свою горечь сдержала. Но на другой день повторилось все то же самое, и оказались согнутыми два подсвечника.
Луиза не могла больше терпеть. Полная горя, она побежала к отцу: «Милый папа, – сказала она, – ты ведь знаешь, что Вильгельм испортил мои красивые вещи?» – «Глупая девчонка, – получила она в ответ, – какое тебе до этого дело? Я могу делать с твоими вещами все, что хочу».
Луиза замолкла. Не прошло и четырех недель, как вся ее радость оказалась в мусорном ведре. Она подавила горечь, но с тех пор так злилась на своего отца, что долгое время не могла ласково на него смотреть.
3. Я знал одного чудаковатого отца, который не был способен спокойно за что-нибудь выговаривать своим детям или наказывать их. Хотя они часто буянили, ссорились и дрались, он не особо пытался их успокоить; но если в работе шло что-то не так, как он хотел, или если его оскорбляли – жена или кто-то другой, – то он приходил в дикую ярость.
