Однако же в клубе, о котором шла речь, состояли не офицеры, а крупные финансисты. И там они с почти научной серьезностью играли на бильярде, в скат и ломбер. Только ставки были отнюдь не научно высокими.
На обратном пути (пока все трое вместе шли по улице), Роза и придворный проповедник просвещали Гордона относительно больших или меньших проступков полковника. Проповедник высказывался осторожно и сдержанно, но все-таки достаточно ясно. Гордон пришел к выводу, что сам он был значительно ближе к истине, чем полагал, когда в длинном послании к сестре с некоторым высокомерием назвал полковника игроком. Слыша подобные вещи, он сочувствовал Сесили, но вполне понятный эгоизм быстро одержал верх над первым искренним порывом сострадания. Сент-Арно не бывал дома, в конечном счете, это было главным, решающим обстоятельством. И ни его косые взгляды, ни насмешливые замечания не могли помешать счастью их встреч.
Да, эти сентябрьские дни были наполнены самыми веселыми мелочами. Почти каждое утро от Гордона к Сесили летели записочки в стихах и прозе, то с приветствиями, то с комплиментами, и ощущение счастья, понятным образом, все усиливалось. Сент-Арно, со своей стороны, привык находить эти billet-doux[131] на столе для завтраков и демонстративно не обращал внимания на подобную поэтическую чепуху. Он лишь смеялся и выражал свое недоумение: «Человек тратит время на бог знает что!» Сесиль, не доверяя своему правописанию, отвечала редко, при этом она проявляла излишнюю робость и сдержанность, поскольку Гордон уже достаточно созрел, чтобы в слабой орфографии, если таковая обнаружится, видеть лишь доказательство все новых добродетелей и достоинств.
Так прошел месяц. В один из сентябрьских дней Гордон получил карточку следующего содержания: «Полковник фон Сент-Арно с супругой имеют честь пригласить господина фон Лесли-Гордона на обед. 4-го октября, в пять часов пополудни. В сюртуках. Просьба ответить».
Гордон принял приглашение. Ему предоставлялся случай ближе познакомиться с окружением Сент-Арно, которое весьма его интересовало. До сих пор, кроме придворного проповедника, там не встречалось ничего выдающегося. Дом посещали довольно странные люди с известными именами и солидным общественным положением, но отнюдь не отличавшиеся умом и еще меньше – личным обаянием. Почти все они были фрондеры, сторонники оппозиции quand meme[132], направленной против армии, министерства, а подчас и самой династии Гогенцоллернов. Сент-Арно терпел эти настроения, хотя лично не присоединялся к хору оппозиционеров. Но он допускал их высказывания в своем присутствии. Для Гордона это служило лишним доказательством, что добровольная или, возможно, вынужденная отставка полковника произошла не просто из-за обычной дуэльной истории. Что-то там было еще, что заставило его оставить службу.
