– Не-е. Я бы поиграл с ним!
– Он не умеет играть, – вздохнула мама. – Он умеет только работать.
– Расскажи ещё про домового, – попросил маленький Берт, беря маму за руку.
И мама принялась рассказывать долгую историю о повадках домового, о его занятиях и пристрастиях… Под её тихо журчащую речь Берт и заснул.
Теперь, став взрослее, он понял, что никакого домового не было: его руки коснулось что-то из Сил Тьмы. Но… почему оно никому не причинило вреда? Правда, отец… Но это случилось много позже, во второе Время Тьмы, и произошло вне дома. И между двумя циклами много чего происходило: люди гибли и без Сил Тьмы. Но тогда…
Часы на городской башне пробили двадцать семь раз. Пора возвращаться домой: приближалось время ужина.
Проходя мимо ратуши, Берт в который раз остановился перед часовой башней. Огромный циферблат разбит на триста шестьдесят делений, каждое десятое более длинное и напротив него нарисованы цифры.
В деревне не было других часов, кроме водяных, но они служили для измерения промежутков времени и не могли отбивать удары. Да и зачем в деревне часы? Захотелось есть – поел, захотелось спать – поспал. Конечно, сначала накормив домашних животных, чтобы не разбудили голодными воплями. Другое дело – город. Тут нужно согласовывать действия разных людей, а в этом без часов не обойтись.
С каждым днём становилось всё темнее: солнца постепенно склонялись к горизонту. Работать удавалось всё меньше и меньше. Даже молодые глаза Берта плохо различали проколотые в башмаках дырочки. Не всегда получалось с первого раза просунуть туда иголку с дратвой. Дядя Дейв переключился на работу по дому: укреплял окна и двери, развешивал карнизы, куда тётя Сэлли примеряла тяжёлые гардины.
– Зачем это? – спросил Берт.
– Чтобы в Дни Тьмы ощущать прикосновение цветной материи, а не холодного стекла. И не думать о мраке за стенами, – сказала тётя Сэлли.
– А сколько продлятся Дни Тьмы?
– Кто знает, – вздохнула тётя. – Как закончатся – увидим. Каждый раз это по-разному.
В один из сумрачных дней порог дядиного дома вновь переступил бородатый монах. Зашёл он по прозаическому поводу – поменять обувь.
Дядя Дейв молча вынес новую пару башмаков и поставил у ног монаха. Не один раз посещал его монах, и дядя знал нужный размер.
Денег он, разумеется, не взял. Да монах и не собирался платить.
Морщась, он переобулся. И всё время что-то бормотал себе под нос. Берт, наклонившись, чтобы убрать старую обувку монаха – подошвы протёрты до дыр, верх скособочился – услышал:
