— Ты где спрятался? Ты где спрятался?
Они стояли на берегу и кричали. У них еще оставалась надежда, что очередным этапом на пути сенсационных приключений будет теперь большая игра в прятки. И туг нечему удивляться, ведь трудно вообразить, трудно представить, что тот, с кем еще двадцать минут назад вместе пили пиво в дринк-баре «Олаф», уже спрятался на том свете.
Кто-то наконец их услышал, кто-то позвонил, приехали, открыли прокат, взяли байдарку, поплыли, нашли и достали. Но сколько это заняло времени? Лапанув — тихая местность на периферии, капитализм добирается сюда черепашьим шагом, к довоенным телефонам на рычажках даже социализм еще не добрался. Объективно говоря, это весьма идиллические черты, но того, кто лежит на глубине пяти метров под водой, они не радуют. Его достали через сорок минут, потом искусственное дыхание, потом массаж сердца, электрошок И страшный крик матери над телом семнадцатилетнего подростка.
Я смотрю на две пары почти новых носков, лежащих на берегу. Смотрю на эти забытые носки и думаю, что в моих краях такое все-таки невозможно было бы представить. Невзирая на масштаб трагедии. Я смотрю на эти носки, и мне вспоминается ботинок. Ботинок дяди Адама, лежащий на крыше тира. Адам тоже умер, ступив на путь, на котором случаются только единственные и неповторимые приключения. Когда это было? Давно это было, но до сих пор мне снится порой звериный крик бабушки над его трупом, обутым лишь в один ботинок. Он умер, потом пролежал целую ночь на парковой скамейке, и какой-то проказник ботинок у него тогда снял и забросил на крышу стоящего рядом спортивного тира. Но откуда мы могли об этом знать? Страшная смерть дяди парализовала нас, а отсутствие ботинка парализовало еще больше. Но моя вредная бабка знала, что отсутствующий ботинок должен найтись, и начала искать, и искала, и нашла ботинок на крыше спортивного тира в парке около ресторана «Пяст».
И что же в итоге произошло? Был нарушен порядок вещей. Измученное мертвое тело вскрывали в морге в Чешине — а мать с остервенением искала ненужный ботинок. И что же в итоге произошло? Был сохранен порядок вещей. Потому что смерть должна быть на месте смерти, отчаянье на месте отчаянья, а ботинок на месте ботинка. Но это, пожалуй, невозможно, порядок вещей не мог быть сохранен, потому что его, пожалуй, вовсе нет. А кроме того, почему это, извините, за последствия сохранения порядка вещей всегда должен отвечать я? Ведь в результате не кто иной, как я, должен был на глазах у публики в странном состоянии ужаса, смешанного со стыдом, забираться на крышу тира, должен был, обуздывая свой чудовищный страх (ведь я боялся этого ботинка, как привидения), отчаянно лезть за этим ботинком.
