Когда же будет взят тобою
Бедный певец?.
Софья Михайловна, обняв Керн, стояла у фортепиано. На глазах ее выступили слезы. Дельвиг бросал тревожные взгляды на жену.
– Сонинька! – окликнул ее поэт.
Софья Михайловна сделала над собой заметное усилие.
– Вот вам впечатление от музыки, сударь, – сказала она Глинке. – Может быть, такие слезы дороже артисту, чем пышные лавры… Во всяком случае я не хочу их скрывать.
– Забавно! – начал было со своего любимого словечка Дельвиг. – То есть совсем не забавно, черт возьми! – поправился он. – Признаюсь, первый раз слышу музыку, которая… Нет, не одобрит Василий Андреевич Жуковский такого поворота его стихов в направлении, чересчур близком к испытаниям нашим…
Разговор вернулся к недавним событиям, о которых никому не суждено было забыть. Когда Глинка спел «Разуверение», еще больше задумался Антон Антонович и, вопреки обыкновению, ни разу больше не пошутил.
Гости стали расходиться.
– Почему вы не были у меня так долго? – упрекнула Глинку Анна Петровна. – Я могла бы серьезно рассердиться на вас.
– Но зато как мне хотелось быть вашим гостем! Надеюсь, вы исполните мою просьбу и передадите поцелуй Екатерине Ермолаевне от человека со смешной фамилией.
– Катюша часто вас вспоминает и терпеливо ждет обещанного визита. Но такова, должно быть, участь женщины – страдать с малолетства.
– Ах, боже мой! – с сокрушением воскликнул Глинка. – Скажите ей, что я непременно на днях буду.
– Увы! – отвечала Анна Петровна. – В институте карантин, и я не знаю, когда мне удастся взять домой Катюшу.
Глинка ушел от Дельвигов вместе с Соболевским.
– Ну и шельма этот Дельвиг! – начал Соболевский. – До того усердно убеждал меня не ехать к Пушкину в Михайловское, что я решил скакать туда сломя голову.
– А какая нужда Дельвигу отговаривать тебя?
– Опасается, хотя и виду не подает, что я на корню заберу у Пушкина весь урожай.
– Почему бы ему в таком случае самому еще раньше не поехать?
– Ленив, батюшка! – воскликнул Соболевский. – Так ленив, что по лени даже при собственном рождении не ревел. Куда же он с места тронется? А главное – давно набрал у Пушкина по горло. Ох, и продувные бестии эти альманашники!
Они шли по безлюдным улицам. Ночь, излившись дождем, чуть-чуть посветлела. Было зябко, но дышалось легко. Соболевский возобновил разговор:
– А как тебе Софья Михайловна понравилась?
– Одно могу сказать: блестящая музыкантша!..
– Н-да! – продолжал Соболевский. – Редкий экземпляр… Ессе femina!
