Дорога пошла вниз, и через несколько минут всадники подъехали к деревне. У околицы лежали убитые немцы с восковыми, окоченевшими лицами. Вокруг валялись пулеметные ленты, желтые винтовочные патроны, плоские синие ящики. Некоторые были раскрыты, и небольшие сигаровидные мины с красным оперением торчали в снегу, яркие, как игрушки.
Комдив и Зуев медленно ехали по широкой людной улице. Было очень морозно, и солдаты около походных кухонь топали валенками, сутулились, толкались. Несколько человек, выстроившись цепочкой, разгружали автомашины с хлебом. Бойцы устраивались на новом месте — переходили из дома в дом, носили военное имущество, кололи дрова, раздавали газеты, курили, шумели, мерзли, жили. Среди них сновали дети, укутанные в платки, и голосили от счастья смеющиеся и заплаканные женщины. Было неповторимое утро освобождения, но победители, занятые своими делами, многого не замечали.
Богданов сошел с коня возле походной кухни и потребовал ложку. Гороховый суп из концентратов показался комдиву невкусным, и он долго распекал оробевшего повара — молодого, светловолосого, с гладким сизым лицом.
— Почему лаврового листа не кладешь? — кричал Богданов.
— Не выдали, — оправдывался повар.
— А вот я проверю! — пригрозил комдив и приказал вызвать к себе помкомполка по хозяйственной части.
Потом он вступил в разговор с окружающими его людьми.
— Видать, у нас артиллерии прибыло, товарищ полковник, — сказал один из бойцов, озябший, краснолицый человек в халате, почерневшем на груди от переползаний.
— Легче было? — спросил Богданов.
— Как же не легче! Раньше я его с винтовки бил, а он меня из укрытия с пулемета. А теперь я его с пушки по пулемету. Удобно…
— Разрешите спросить, — обратился к комдиву молодой сержант с перевязанным лбом. Ушанка не влезала на его забинтованную голову и топорщилась наверху.
— Давай.
— Объясните, товарищ полковник, как с продажными шкурами… с изменниками то есть, которые у фашистов служили. Разрешите сразу кончать…
— Можно и не сразу. Арестовать и сдать по назначению.
— Ясно, — с сожалением сказал солдат.
В нескольких шагах от бойцов стояли и прислушивались женщины. Старуха с удивительно белым, бескровным лицом кланялась и вытирала глаза кончиком платка. Женщина с пылающими щеками, в сбившемся на затылок платке, в распахнутом, не смотря на мороз, тулупе, все время всплескивала руками. И все исступленно вглядывались в фигуры бойцов, в знакомые, русские, понятные лица. Но бойцы уже привыкли к этим встречам. Ибо восстановление справедливости являлось ежедневным, военным трудом Красной Армии. И, толпясь около походной кухни, солдаты обсуждали с командиром дивизии только технические подробности своей высокой профессии.
