— Нет связи с Николаевским! — крикнул Тарелкин.
Капитану было жарко, он расстегнул бекешу и громко отдувался.
— Восстановить! Выслать связного на коне, на машине! — приказал Богданов, не поворачиваясь.
Тарелкин торопливо спустился по лестнице, судорожно цепляясь за нее, и выбежал во двор. Белозуб сошел следом и начал прохаживаться внизу от двери к стене и обратно. Смотреть он больше не мог. Как и комдив, майор понимал, что исход атаки решается в эти минуты и все дело сводится теперь к одному смелому усилию. Но люди, кажется, были на него не способны. И хотя это обстоятельство в известной степени реабилитировало самого Белозуба, он испытывал отчаяние, а не удовлетворение. Он видел, как близок враг, и лишь последний рывок нужен был, чтобы схватить его. Расстегнув полушубок, Белозуб быстро шагал от двери к стене, круто поворачивал и шел к двери.
Бой длился, и перелома не наступало. Комдив все так же стоял у своей амбразуры, переступая иногда с ноги на ногу. Не поворачивая головы, он отдавал приказы и выслушивал донесения. Возвратившийся Тарелкин и Зуев сновали от телефона к Богданову. В овине появлялись связные, докладывали громкими голосами и, получив ответ, отходили в сторону покурить или сейчас же исчезали.
Ракеты светили непрерывно, подобно исполинским букетам, забрасываемым в зенит. Некоторые повисали сериями, и под иллюминованным небом двенадцатый полк лежал на розовом, малиновом, зеленом, оранжевом снегу. Кучки людей время от времени поднимались и, пробежав несколько метров, валились снова. Начинался и замолкал нестройный винтовочный огонь. У реки стояло одинокое, брошенное 45-миллиметровое орудие, отсюда казавшееся игрушечным. На скате холма догорали амбары, и уцелевшая стена каменной конюшни вставала из дыма черным выщербленным углом. Здесь уничтожено было все, но правее билось искристое пламя косоприцельной пулеметной группы. Немцы начали оправляться от первого потрясения и спешно подтягивали огневые резервы.
«Ожили, — думал полковник, — опять ожили!».
— Подавить кинжальную батарею! — приказал он. — Цель восемь… Немного правее…
«Пора Горбунову начинать… Почему опаздывает? Что там такое?», спрашивал себя комдив.
— Еще огоньку, еще! — говорил он. — Да что, они сами не видят?..
«Только не лежать, только вперед!», мысленно твердил он, как заклинанье.
— Что у тринадцатого? Дайте мне Потапова! — закричал Богданов.
Тарелкин переговорил по телефону и, отставив трубку, доложил виноватым голосом:
