— Пустите, — попросил Степан.
— Да ты чего? — смеясь, сказал комдив. Он чувствовал себя очень хорошо оттого, что парень, понравившийся ему, оказался таким смышленым, и оттого еще, — что он, Богданов, начнет сейчас справедливый бой за жизнь этого парня.
Степан выскользнул из-под руки полковника и попятился; Богданов потянулся к нему, и мальчик отступил еще на шаг.
— Товарищ полковник, разрешите! — услышал комдив.
В дверях стоял Белозуб. Не дожидаясь ответа, он шагнул ближе.
— Разрешаю, — сказал Богданов, сразу перестав улыбаться.
— Товарищ полковник, прошу направить меня в строй, — сказал Белозуб.
Весь день бывший командир тринадцатого провел на КП дивизии, ожидая ареста, которого почему-то не последовало. Видимо, комдив отложил необходимый приказ до окончания боя. Белозуба не сторонились, кое-кто посочувствовал ему, и в конце концов его перестали замечать. О нем не вспомнили, уходя в бой, и это был самый страшный вид забвения.
— Не могу, — хмуро, с неудовольствием проговорил полковник. — Тебе не в строй… тебе перед строем стоять…
Он посмотрел на часы — до первого выстрела оставалось двадцать минут, и Богданову надо было собираться. Он вынул из кармана брюк пистолет и положил его в полушубок.
— Геройской смерти ищешь? — снова начал Богданов, но оборвал. «Эх, жалко, лихой был командир!..», подумал он, словно Белозуб был уже мертв.
Он застегнул полушубок на все крючки, надел шапку, медленно натянул меховые рукавицы. Потом вспомнил, что папиросы остались у него в брюках, и, сняв рукавицы, переложил в полушубок коробку. В комнате стало совсем темно; обледенелые окошки серели на черной стене. Белозуб молча чего-то ожидал, и в сумерках неясно светились его глаза.
— Бывай, Степан Тимофеевич, — сказал Богданов. — Ложись, брат, спать…
Он пошел из комнаты, и за ним медленно вышел Белозуб. Степан остался один. Он подбежал к простенку, вскарабкался на табурет и, ногтями вытащив кнопки, снял картинку, изображавшую бурное море. Подумав, он присоединил к ней фотографию матери в березовой рамочке. То и другое он решил сейчас же снести в подпол. Страх перед возвращением немцев терзал Степана, и мальчик не верил уже успокоительным, но несерьезным словам взрослых.
