— Держи себя в узде… — недовольно прошипел невесть откуда взявшийся сын Алоя, но было уже поздно…
…Невысокий холм, выбранный алугом для сонтэ-лоора, оказался окружен бескрайним морем людских голов: воины, жаждущие узреть волю богов, стояли стремя к стремени, оставив для проезда лишь две тропы. Первая, самая широкая, показывала дорогу к родным стойбищам, и по обе стороны от нее выстроились те, кто собирался в свой первый набег, а вторая, чуть поуже, упиралась в опушку леса и охранялась лучшими багатурами степи.
Выехав на первую, сын Давтала вскинул плеть, чтобы огреть ею коня и поднять его в галоп, но услышал встревоженный шепот Касыма-шири и на миг остановился:
— Берз, у нас непри-…
— Потом… После сонтэ-лоора… — прервал его Алван, придал лицу соответствующее моменту выражение, пришпорил коня и вскоре оказался на краю аккуратно размеченного круга, поросшего жухлой травой.
Выбросить из головы незаконченную фразу сына Шакрая оказалось очень просто — достаточно было оглядеть термены, готовые ринуться туда, куда им укажет он, Алван, как она куда-то пропала. Уступив место гордости и ощущению предопределенности выбранного Пути.
Пара минут молчания, во время которых над бескрайним морем ЕГО воинов стояла мертвая тишина, и берз едва заметно кивнул. Алуг, сорвавшийся с места, тут же закружился вокруг костра, затем зарокотали барабаны кам-сонтэ, а на самом краю тропы к сердцу Степи, там, где серое небо касалось промерзшей и покрытой инеем земли, появилось крошечное белое пятнышко.
Как ни странно, приближение Великих Даров — девяти белоснежных кобылиц, которые вот-вот подарят свою кровь богам — вызвало не трепет, а грусть: тропа, по которой они ступали, указывала путь, по которому вот-вот отправится его, Алвана, адгеш-юли.
'Я приеду! Совсем скоро!' — мысленно пообещал он ей и, поняв, что обманывает сам себя, еле сдержал рвущийся наружу сокрушенный вздох: его путь лежал совсем в другую сторону.
Отвлечься от мыслей о Дайане удалось только тогда, когда багатуры, ведущие кобылиц в поводу, добрались до подножия холма и дали ему возможность оценить стати скакунов, выбранных для жертвоприношения: оглядев гордую шею, широченную грудь и тонкие ноги первой же, сын Давтала не смог удержаться восхищенного вздоха: 'Она прекрасна, как Юлдуз-итире!'
Его восхищение не осталось незамеченным — Гогнар, сын Алоя, до этого момента с интересом наблюдавший за перемещениями алуга, внезапно улыбнулся и тихонечко шепнул:
