, как его называет автор. Генерации, охотно играющей на буйно заросших диким бурьяном руинах когда-то обширной и великой красной империи в неведомые нам и кажущиеся бесцельными и бессмысленными игры. Автор замечает, что
шустрое потомство,
Котом, мурлычущим в ногах,
Хвост задирает и смеётся:
Ты скоро обратишься в прах
И всё твое ко мне вернётся.
Новое поколение воспринимает мир непосредственно, ему чужда амбивалентность, мир кажется ему привлекательным; ценности самоочевидны, не нуждаются в оговаривании и часто имеют вполне материальное выражение. Потомство считает поколение отцов неврастениками, неудачниками, находящими сложности там, где их и в помине нет. Оно проходит аки по тверди по тем трясинам, безднам и пропастям, которые в свое время казались нам непреодолимыми.
Автор иронично замечает, по всей видимости, адресуя свой упрек новой поросли: Как рассказать тому о целом, кто даже часть не хочет знать. Трёхнулёвым не нужен наш опыт выживания – его умению приспосабливаться и мимикрировать можно только позавидовать. Наиболее ловкие из них ориентированы на формы деятельности, для обозначения которых мы вынуждены зубрить доселе незнакомые нам английские термины, которые
часто и являются единственной сутью этой деятельности.
Герой повествования наивно полагает (и к его положениям
автор настроен весьма иронично) :
Что воплотится в каждом чаде
Глава неписаной тетради,
Вершина призрачной горы,
К которой я стремлюсь добраться,
И та, которая за ней,
И те, которые за ними —
Вершины мыслящих детей.
Как когда-то «восьмидесятникам» представлялся надуманным и странным драматизированный конфликт эпохи классицизма – неразрешимый без трагедийности выбор героя между честью и долгом, так теперь «трёхнулёвым» чужда не только мучительная рефлексия отцов, но и традиция самоиронии, «стёба», эзопова языка времён брежневского «развитого социализма» – типичная питательная среда альтернативной культуры восьмидесятых, выросшей из образчиков позднесоветского самиздата.
Природа «демократических перемен» начала девяностых вызывает у автора новую волну иронии:
Продолжается распад
Чтоб из пепла, чтоб из ила
Вырос новый зоосад.
Видимо, здесь не случайно использовано часто повторяемое Иосифом Бродским словечко «распад». Помните, у веницианского виртуоза:
Еще нас не раз распнут
И скажут потом: распад.
Общая судьба всех поколений – переработавшись, стать гумусом, плодородным слоем, на котором вырастут невиданные диковинные цветы нового, чтобы, в свою очередь, лечь рано или поздно в землю. Это закон жизни.
