– Сегодня отличное ясное утро. В газете пишут, что на Мейдстоун произошло новое ужасное убийство.
– Я тут ни при чем.
– В газете пишут, что поблизости нашли воротничок священника.
– А в воротничке священник нашелся?
– Нашли только воротничок, мистер Лэнсинг. Поблизости. Я всегда говорю, что если девушка не может доверять преподобному, то кому же ей себя доверить?
– Вы совершенно правы, мисс Рэттинген, жизнь так трудна для вас, женщин.
Он вышел из-за ширмы в халате.
– Тут вы в точку попали, мистер Лэнсинг. Взять хотя бы меня. По праву сказать, мне совсем не следовало бы этим заниматься.
– Вот тут, на мой взгляд, вы совершенно правы.
– Ну, положа руку на сердце, я этим взаправду не занимаюсь. Я хочу сказать, скорее в порядке одолжения, как я вам в свое время говорила. – Она повысила голос: – Я уже подмела и ухожу, мисс Лэнсинг.
– Хорошо! – крикнула Клодия.
– Я сейчас ухожу, мистер Лэнсинг, если вам ничего больше не нужно?
– Ладно, – согласился Клод.
Она ушла. Клод побрился.
– Завари чай, милый, я отчаянно опаздываю! – крикнула Клодия.
Заварив чай, он удалился в другую каморку, служившую Лэнсингам ванной комнатой.
Влетела Клодия с книгой в руке. Налив чашку чая, она прислонила книгу к чайнику и начала бормотать себе под нос. Потом, закрыв глаза, произнесла вслух:
Цезарио, клянусь тебе розой весны,
Клянусь непорочной души чистотою
И всем, что священно – любовью святою…
– Слава Богу, мне не надо рисовать за завтраком, – фыркнул, входя, Клод. Пощекотав сзади шею сестре, он сказал: – Доброе утро, ясные глазки.
Не обратив на него внимания, Клодия продолжила:
Тебя полюбила я, как ты ни горд!
Мой ум перед сердцем без силы простерт.
Зачем же себя оградил ты молчаньем,
Когда я сгораю безумым желаньем?
– Великий малый наш Шекспир, помяни мое слово, – сказал Клод. – Ты не против, если я возьму чайник?
Махнув ему рукой, Клодия продолжала:
Цезарио, сладко в любви тосковать,
Но слаще ответ на любовь отыскать!
[62]– Как раз бесконечные требования Бербеджа дать ему побольше коронных реплик и загнали Шекспира назад в Стэнфорд до срока. Подумать только, в каких-то сорок пять лет!
– Все в порядке, – сказала Клодия, облегченно захлопывая книгу. – Текст я заучила. – Она налила брату чаю. – Есть помидор, если хочешь.
– Спасибо. Полагаю, ты играешь Оливию. Сколько в тебе от Оливии сегодня утром? Во мне – уйма.
– Слава Богу, я способна заучивать слова. Некоторые девушки безнадежны. Мужчины, конечно, еще хуже. Дора просто ужасна. Разумеется, в современной пьесе это не важно: можешь выпалить вообще что угодно, но если споткнешься на Шекспире, тебе конец.
