Миша повернулся и пошел к выходу, ожидая чего угодно: того, что со спины нападут охранники, и, повалив на пол, забьют ногами, того, что запустят в голову той тяжелой хрустальной пепельницей, что стоит на столе, и даже того, что выстрелят в спину, — а кто его знает, может у них это как пить дать? — но только не этого спокойного голоса, который четко и раздельно произнес:
— Что, парень, зависть покоя не дает?
Миша застыл, потом повернулся, подошел к столу.
— Зависть? Какая зависть? О чем это вы?
— Да ты просто завидуешь моему сыну, завидуешь всем, кому повезло больше чем тебе, неудачнику, и это мерзенькое меленькое чувство прикрываешь негодованием об оскорбленном человечестве. Знаю я таких — натура у вас гнилая. Сами ничего добиться не можете, вот и пакостите.
— Да вы вообще о чем? — Миша почувствовал, что у него стало подергиваться левое веко. Так бывало при сильном волнении. Этого еще не хватало. Он сжал зубы, пытаясь унять тик.
— Ты просто завидуешь, — равнодушно повторил Сенин. — Ты — неудачник. Самый настоящий неудачник.
Словно отхлестал словами по лицу.
— Чему завидую? — спросил Миша. — Тому, что ваш сын подонок и мерзавец?
— Тому, что у него есть огромный дом, дорогие машины, счет в банке. А ты — нищий идеалист. Нищий и завистливый.
— А вам известно, что ваш сын периодически совершает что-либо гнусное, аморальное, противозаконное — аварии, изнасилования, избиения, оскорбления чести и достоинства? Конечно, известно. Ведь вы сами выгораживаете его, спасаете от реальных сроков, кидаетесь на защиту.
— Даже если так — кто тебе дал право выносить свои вердикты? Ты что — судья? Представитель небесной фемиды? Народный мститель?
— Нет, я просто ненавижу несправедливость, ненавижу подлость.
— Ну, вот и ненавидь себе, пожалуйста, кто ж тебе мешает? Всяких там бомжей, пролетариев общежитских, проституток с трассы. У тебя это хорошо получается, видел как ты по телевизору распинаешься. А от сына моего отстань, понял? Если еще раз подойдешь близко…
— Подойду, — перебил его Миша, — подойду. Буду снимать его, буду обо всех его мерзостях сообщать, буду за каждым шагом его следить.
— Слушай, парень, похоже, ты не понимаешь, с кем имеешь дело.
— Прекрасно понимаю, — Мишу охватила такая ярость, что ему уже было все равно, что с ним будет, — вы достойный отец своего сына.
Сенин ничего не ответил, откинулся в кресле, прищурился, потом позвал:
— Стас!
Стас вошел мгновенно, видно стоял за дверью.
