Она села на переднее сиденье и с силой захлопнула дверь, так, что бедная девятка задрожала. Миша не отважился сделать ей замечание, видел, что она сердита на него.
Но Жанна Александровна очень спокойно сказала:
— Бр-р-р, холодно как! Остался у вас еще кофе?
— Сейчас посмотрю, — настороженно ответил Миша. К счастью на дне термоса плескалось некоторое количество кофе, и Миша налил его в чистый пластиковый стаканчик. Жанна Александровна снова похвалила:
— Какой все-таки аромат и вкус.
И начала пить потихоньку, попутно дыша на пальцы.
— Зря я так легко оделась, — сказала она, — замерзла совсем. Чувствую — заболеваю, а ведь мне нельзя на больничный, столько работы.
Мише вдруг очень стало жаль ее. Такая хрупкая, красивая, ей бы сейчас спать в тепле, в объятиях любящего мужчины, а она трупы осматривает на собачьем холоде. Он взял ее руку, стал согревать в ладонях.
— Послушайте, Плетнев, — она мягко отняла руку, — вы свои фотографии как пересылаете в редакцию? Сейчас техника такая — не знаю, может быть, вы прямо из фотоаппарата своего на компьютер редакционный отправляете? Честно говоря, не сильна в этом, плохо разбираюсь во всех этих технических новинках.
— Нет, обычно я сам фотографии в редакцию отвожу, — ответил Миша, не понимая еще, к чему она клонит.
— Но вы ведь, наверное, звоните сначала шефу, сообщаете — стоящее дело или нет?
— Ну да, звоню. Говорю, что к чему, и пока еду с фотографиями, в редакции думают — ставить мой материал в эфир или нет?
— Ну так вот, Плетнев, сейчас вы позвоните и скажете, что ничего стоящего нет, что в эфир пускать этот материал не стоит, что ничего интересного — так, бомж без роду и племени. Скончался, допустим, от отравления алкоголем.
— Но… — начал Миша.
— Никаких но, Плетнев, — строго сказала Жанна Александровна, — или вы звоните, или я вас не только к своим выездам близко не подпущу, но и вообще сделаю так, что вы не сможете работать по профессии. Вы просто будете опальным журналистом.
Разумовская была очень решительно настроена. Миша не понимал еще, с чем это может быть связано, но интуитивно понимал, что перечить ей сейчас не стоит.
— Хорошо, — вздохнул он, — но учтите, я сделаю это не потому, что испугался, а исключительно потому, что вы мне нравитесь.
— Ну, вот и хорошо, — улыбнулась Разумовская, — я рада, что мы с вами договорились.
— И еще… — добавила она, и Миша напрягся, предвидя, что последует за этим «еще», — я хочу, чтобы вы уничтожили фотографии.
