, который вместе с браслетами из бисера на обнажённых руках и вышитыми мокасинами на ногах были её единственными индейскими украшениями. Даже волосы, которые у всего племени были нагружены украшениями, у неё были только переплетены чёрными лентами над гладким лбом. На её коленях лежал почти голый младенец, свободно махавший ручками и ножками и тянувшийся ко рту матери, которая качалась взад-вперёд на своём сиденье из шкур и нежным, мягким голосом напевала индейскую колыбельную. Когда фигура охотника затенила вход, индианка вскочила с выражением радости, положила ребёнка на кучу шкур и бросилась навстречу вошедшему.
– Почему белый человек так много ночей не приходил к своей женщине? – обнимая его, спросила она на ломаном английском. – Мальчик и его мать долго ждали, пока не услышали его поступь его мокасин.
Данфорт положил руку на талию своей индейской жены, притянул её к себе, прижался своими щеками к её щекам, как будто лёгкая ласка была достаточным ответом на её нежное приветствие, но так оно и было; её неискушённое сердце, богатое на естественные чувства, было занято только одним предметом – любовью к белому мужу. Чувства, которые в цивилизованном мире поделены между тысячами предметов, в её душе были сосредоточены на одном человеке; он был целью всех её желаний, всех её страстей, которые поощряются обществом. Когда муж склонил свою голову к голове индианки, на её щеках выступила краска, а большие глаза заблестели от восторга.
– А что делала Малеска после того, как отец её мальчика ушёл в лес? – спросил Данфорт, когда она притянула его на сиденье, где лежал ребёнок, почти закопанный в дорогие меха.
– Малеска была одна в вигваме и следила за тенью большой сосны. Когда её сердце ныло, она смотрела в глаза ребёнка и радовалась, – ответила индейская мать, положив младенца в руки отца.
Данфорт поцеловал ребёнка, чьи глаза были поразительно похожи на его собственные, и, отведя с его лба прямые чёрные волосы, лишь слегка отмеченные оттенком материнской крови, пробормотал:
– Жаль, что малыш не очень белый.
Индейская мать взяла ребёнка и с видом гордой муки приложила палец к его щёке, которая порозовела от английской крови.
– Отец Малески – великий вождь, мальчик будет вождём в племени её отца, но Малеска совсем не думает об этом, когда видит, как кровь белого человека приливает к лицу мальчика.
Она с печалью отвернулась.
– Он будет храбрым вождём, – сказал Данфорт, пытаясь смягчить воздействие своей небрежной речи. – Но скажи мне, Малеска, почему воины развели костёр совета? Когда я шёл сюда, я видел, как он горит у озера.
