— Да ведь здесь не теплушка!
— Ты бы, Лина, хотела газетами торговать?
— Пойдем, пойдем, этот тип погано так скалится.
— А что, фрейлейн, многим бы понравилось, если бы вы вот так стояли здесь и газетами торговали, сервис — первый сорт, — нежные женские ручки!
Газеты полощутся на ветру, рвутся из-под зажимов.
— Ты бы, коллега, хоть зонтик снаружи приделал.
— Это чтобы никто ничего не видел?
— Ну, тогда вставь стекло в раме.
— Да пойдем же, Франц.
— Куда спешить! Вот человек стоит же тут часами на ветру — не валится. Не будь такой неженкой, Лина.
— Совсем я не неженка, но он так погано скалится!
— Такое у меня лицо, фрейлейн. Ничего не поделаешь.
— Слышишь, Лина, он всегда так ухмыляется, бедняга.
Франц сдвинул котелок на затылок, взглянул газетчику в лицо и расхохотался, не выпуская Лининой руки из своей.
— Он тут ни при чем, Лина. Это у него от рождения. Знаешь, коллега, какое у тебя лицо, когда ты скалишься? Нет, не так, как сейчас, а как прежде. Знаешь какое, Лина? Словно он сосет материнскую грудь, а молоко вдруг скисло.
— Про меня так не скажешь. Меня вскормили на рожке.
— Да будет заливать-то!
— Нет, ты скажи мне, коллега, сколько можно заработать на таком деле?
— Вам «Роте фане»? Благодарю вас… Дай пройти человеку, коллега. Посторонись, зашибут.
— Народ к тебе так и валит, коллега!
Лина потащила его за собою. Прогуливаясь, они прошли вниз по Шоссештрассе к Ораниенбургским воротам.
— Знаешь, это дело подходящее, — сказал Франц. — Я простуды не боюсь. Только вот стоять в подъезде тошно.
* * *
Два дня спустя потеплело. Франц продал свое пальто, натянул теплое белье, которое бог весть от кого досталось Лине. Вот он стоит на Розенталерплац перед магазином Фабиш и К>0: «Мужское платье — готовое и на заказ. Высокое качество и низкие цены — традиция нашей фирмы». Франц выкрикивает свой товар — держатели для галстуков.
— И почему это модники из западных кварталов носят бабочку, а рабочий ходит без галстука? Почему, спрашиваю я вас? Пожалуйте ближе, господа, еще ближе. И вы, дамочка, тоже не стесняйтесь — подходите вместе с вашим супругом или кем он вам приходится; подросткам вход не возбраняется, за ту же плату. Итак, почему рабочий не носит галстука? Ясное дело, потому, что не умеет его завязывать. Ему приходится покупать держатель, а тот никуда не годится и галстука все равно не завяжешь. Это — мошенничество, оно ожесточает народ и погружает Германию в еще большую нужду; а нам и так не сладко. Почему, к примеру, не берут большие держатели для галстуков? Потому что никому не охота цеплять себе на шею совок для мусора! Этого никто не захочет, ни мужчина, ни женщина, ни даже грудной ребенок, даром что бессловесный. Нечего смеяться, господа, право нечего — почем мы знаем, какие мысли в милой детской головке. Головка с кулачок, волосы — мягкий ленок, прелесть, да и только, но вот алименты… И тут уж не до смеха — алименты хоть кого изведут. Купите себе галстук у Тица или Вертгейма, а не хотите покупать у евреев, так еще где-нибудь. Вот я, например, ариец.
