Галька как-то странно ойкнула, закрыла лицо руками.
— За что ты ее? — холодно спросила Веруся. Помолчав, добавила: — Сам-то посмотри на себя. Вырядился, как петух…
Венка опешил. От обиды потемнело в глазах.
— Да ну вас! — сгорбившись, метнулся прочь.
Подошел к дому Жиловых, забарабанил по наличнику.
В ярости Барс заметался около щели. Хлопнула дверь.
— Фу, Барс! Фу!
Калитка приоткрылась, выглянул Жилов.
— Там Галька… в кофте… — заторопился Венка.
— Ну и чё?
— Я рассчитаюсь, дядя Игнат! Ей-богу! Верните! А хотите, отработаю? Рук не пожалею… дядя Игнат!
Жилов сказал дружелюбно:
— А чё… заходи как-нибудь. Можа, сторгуемся…
Венка уныло брел вдоль улицы. «Вот тебе и друзья! — думал он. — Нашли чем упрекнуть! Как петух! Это я-то?..»
Конечно, надо обладать немалым нахальством, чтобы появляться на людях в таком наряде, как отцовский пуловер! В свое время он был хорош: вишневое удачно гармонировало с серым. Купить такую модную вещь отец не отважился бы: пуловер подарили ему на службе за ударную работу. Но носил охотно. Пуловер поизносился, и мать заштопала его пестрыми нитками из распущенного шарфика. Красильщик взялся выкрасить в однотонный цвет. Но не получилось… Вишневое стало синим, а серое — ядовито-зеленым. Такого цвета были попугаи на довоенных переводных картинках.
Дышал в лицо ветерок. Шелестели листвой липы. Вдалеке угадывалось очертание мартена. Между щитами затемнения временами вспыхивали сполохи.
Около Степанидина переулка Венку окрикнули:
— Эй, друг, одолжи закурить!
Из темноты вышли двое. Один долговязый, другой чернявый.
Венка протянул кисет. Чернявый зачерпнул горстью.
— Про запас… Не возражаешь?
— Бери, чего там… — согласился Венка.
Из-за угла показался парень с гитарой.
— Да это никак из-под вяза? — сказал он и нехорошо засмеялся. — Балерина к тебе бегает, а?
— К нему, к нему! — обрадовался чернявый.
— А тебе-то что! — робко огрызнулся Венка. Он чувствовал, что сегодня ему несдобровать, но угождать не собирался. Подумаешь — трое! Он прием знает — жевать нечем будет!
— Балерина — девочка что надо! Гитарист вихлялся, словно в бока ему тыкали палками. — Ты ей скажи, мы каждый вечер здесь, пусть заходит. Не обидим… Верно, ребятишки?
Те заржали. Венка шагнул и, метя в то место, где колечком закручивались у гитариста космы, выбросил кулак. Кажется, достал. Но и у самого от удара в скулу перед глазами рассыпались искры. Забыв о приеме, замахал руками налево и направо.
Но вот долговязый, изловчившись, так припечатал, что Венка рухнул. По переулку гулко протопали. Прильнув к земле, он заскулил от обиды. Заскреблась тоскливая мысль. Неужто он взрослый только для своих первоклашек? А как же тогда понимать Михаила Алексеевича, директора, который и встретил и проводил уважительно? Да и в военкомате с ним поговорили как положено…
