Таруси бросил в воду несколько крошек хлеба. Рыбешки наперегонки бросились на корм. Они то набрасывались все сразу на один какой-нибудь кусочек хлеба, терзая и толкая его в разные стороны, а то вдруг ни с того ни с сего оставляли его и маленькими стайками устремлялись к другому куску. Легко и стремительно они носились в воде, образуя сотни кружочков и маленьких омутов, которые спиралями расходились на поверхности воды. Как гадалка читает извилины на ладони или астролог видит в расположении звезд то, что скрыто для других, так и Таруси видел в море сразу всю вселенную, наблюдал жизнь во всем ее величии и многообразии. Вся гамма красок окружающего мира отражалась в море, эти краски играли на чешуе рыб, переливаясь всеми цветами радуги.
Только здесь, в море, Таруси дышал полной грудью, и он с радостью открывал ее ветру. Его худощавое смуглое лицо со шрамом на правой щеке, с горящими глазами, с острым орлиным носом, вся его ладная, плотная фигура с широкими плечами и узловатыми сильными руками преображалась, когда он вдыхал запах моря. Он чувствовал себя снова капитаном, твердым, бесстрашным, целеустремленным, готовым к любым трудностям и неожиданностям, которые всегда подстерегают в море. Время, конечно, на все накладывает свой отпечаток. Оно оставляет свой след и на лице человека, но, пока он жив, оно бессильно погасить тот внутренний огонь, который делает лицо человека одухотворенным и потому особенно красивым. Точно так же волны моря, ударяясь о твердые скалы, шлифуют и полируют их, хотя не могут сделать мягкими и податливыми.
Абу Мухаммед, сидя на краю обрыва и расправляясь со своим завтраком, не сводил восхищенного взора с Таруси, невольно перебирая в памяти бесчисленные рассказы моряков об этом смелом и благородном человеке, который, сам никогда не теряя веры в свои силы, вселял такую же веру и в других. Многие моряки, выброшенные волею судьбы на берег, впадали в уныние и отчаяние. Увидев сорванный парус, они опускали руки. Но не таков был Таруси. Он изменился на берегу только внешне — стал более замкнутым и молчаливым, словно боясь дать волю чувствам, которые могли бы исказить его образ, образ бесстрашного и веселого капитана, который хранили в своей памяти моряки, когда-то ходившие с ним в плавание.
Покончив с завтраком, Абу Мухаммед, чтобы привлечь внимание Таруси, громко кашлянул. Но Таруси ничего не видел и не слышал. Он по-прежнему, не шевелясь, сидел на корме фелюги погруженный в свои мысли. Абу Мухаммед встал. Солнце, поднимаясь выше, припекало все сильнее и сильнее. Жаркое солнце февраля обманчиво. Согреешься, а потом обязательно простудишься. Абу Мухаммед это хорошо знал и часто говаривал: «Под солнцем в феврале лучше не сидеть на скале…» Поэтому-то он, прежде чем сесть, положил на землю весло и кучу веревок, а голову, на макушке которой сохранился еще небольшой островок жиденьких волосков, покрыл полотенцем.
