И только один я знаю, какую полноту никем не подозреваемой жизни таит, ну, хотя бы, уже пожелтевший список должников, потому что стоит от него отвернуться влево, как тут же в памяти озаряется распахнувшаяся из аудитории дверь. И она, смеясь, с портфельчиком, в серой юбке и бежевом свитере тяжеловато и плавно бежит вверх по лестнице. Следом – все остальные, её уже не видно, скрывается за выступом, но до сих пор ослепителен для меня этот проход, пробег, явление в спектакле, где я до смерти заинтересованный зритель, потому что спектакль этот – моя жизнь.
А около скучного плаката с правилами поведения в университете она всю перемену проболтала с подружкой. Улыбается, хмурится, осуждает, хохочет, и при этом что-то такое выделывает руками – обтягивает свитер, поправляет волосы, отбрасывает ладони, как будто вот-вот прокрутится на одной ноге, но замирает в начале движения, снова трогает волосы, вдруг срывается и убегает.
И странно мне, что существо, каждое движение которого укалывает болью и тревогой, к концу занятий, – а я нередко досиживаю на скамье под деревьями до конца ее смены, – бежит к телефонной будке и звонит, и я знаю – мне.
Возвращаюсь в общежитие один, и вокруг темно и холодно, а я медленно процеживаю сквозь себя печаль, как будто с минуты на минуту вернулся с дальней диковинной планеты, где в светящихся подобно марсианским каналам, коридорах, у мерцающих списков и объявлений высвечивались по новому минуты моего существования. И вот я снова – в тусклом вестибюле общежития, у пыльного фикуса. И голос усталой дежурной, матери трех детей, как отзвук, передающий мне вдогонку весточку с той же планеты, при мне же посланную:
– Вам звонила Лена.
* * *
После звонка огромный вестибюль центрального здания Университета заполняется толпой, так, что и продохнуть нельзя. Чувствую – она тут, еще не видя, вижу ее походку, лениво тяжелое скольжение быстрого тела, пальто внакидку. Пробивается ко мне, улыбается:
– Я знала, что ты здесь.
Глядит прямо на меня, и я смотрю ей в глаза, но не могу схватить их взгляда, словно неожиданный в этот миг возникающий боковой свет, как внезапно открыли сбоку окно или зажгли лампу, уводит ее взгляд, а он в каждый миг возвращается, уносится и возвращается.
* * *
Висящее на доске расписание занятий первого курса филологического, потертое от указательных пальцев, которые вечно ползают по нему, с чернильными исправлениями, – мой путеводитель. Заранее с царственной щедростью он расписал тропы, на которых стоит, не колыхаясь, в воздухе ореол этих дней – среди скуки ранних декабрьских сумерек, по-зимнему дремлющих зданий, чью печальную дремоту подчеркивает яркий свет в окнах, осклизлых заборов, оголенных деревьев.
