И Веся отлично это знала, потому и не скрывала выражения лица, вспоминая последний разговор с наставницей. Княжну, всю зиму учившуюся вызывать и гасить в себе раздражение и следующую за ним волну всепоглощающего гнева, беспокоил тогда всего один вопрос.
— Но ведь там могут оказаться и хорошие люди… не все же идут в набеги по своей воле?
— Веся, ты думаешь неверно. Кто, по-твоему, хороший человек? Тот, кто сделал что-то хорошее? Или который не сделал ничего плохого? Или тот, кто хотел бы делать хорошее, но не делает? И тут не важна причина, почему. Кто хочет себя оправдать, тот всегда найдет резон. А если он уже сел на лошадь и ворвался в чужое село, убил мирного селянина или воина, вставшего на его защиту, потащил в сенник пойманных девчонок или сожрал чужую корову, он никак не может быть хорошим, даже если мечтает вечерами, как вернётся домой и будет выращивать розы.
И сейчас глядя на горевшие животной похотью глаза, на искривленные гнусными ухмылками рты и стискивающие багры и крючья руки, уже выпачканные в чьей-то крови, княжна все отчётливее понимала, как права была Кастина.
Нет и никогда не было ничего светлого и человеческого в этих зверях, кроме по ошибке доставшегося им облика, и не заслуживали они пощады.
На берегу, там, где до половодья была дорога, а теперь стояло несколько десятков привязанных к деревьям пленников, отчаянно и пронзительно закричала женщина. И этот крик стал тем ключом, который отпер в душе куницы накрепко запертое желание карать. Вспыхнула знакомая, жаркая волна гнева, вылилась в пропитанные ненавистью слова:
— Чтоб вам, злодеям, враз всем ослепнуть и оглохнуть… пока я не помилую.
— Веся… — еле слышно прошептал рядом слабый голос, и оседавшая на скамейку княжна успела рассмотреть изумленный взгляд зелёных глаз, — это… ты?!
— Я… — обессиленно выдохнула девушка и, почувствовав, как проваливается в темноту, сползла на нарочно брошенную рядом куртку.
— Тьма! Вы чувствуете?
— Похоже, опоздали!
— Не болтай глупости… это совсем рядом… — ехавший на огромном, почти черном тэрхе мужчина дёрнул за тонкий, шелковый поводок, вплетенный в чувствительную гриву зверя, и тот помчался с невероятной скоростью.
Его спутники, сидевшие на крупных, но несколько уступающих черному по размеру зверях, вскоре начали отставать, хотя беспрестанно подгоняли своих тэрхов. А когда выехали за поворот и впереди багрово блеснул отраженным закатом полноводный Хорог, через который вместо моста вели лишь бурунчики, отмечающие перила, сразу перестали мучить животных. К берегу, дать зверям напиться, они ехали неспешно, с завистью наблюдая, как огромный Гром, осторожно переступая мощными лапами по ненавистной воде, несет своего хозяина на противоположный берег, где валялось больше десятка простых крестьянских плоскодонок и наскоро связанных плотов.
