Как я и предполагал, когда водка благополучно закончилась, банщик с торжественным видом выудил из кармана надорванную пачку «Беломора».
— Это не какая-то там дрянная шелуха, а натуральный пластилин, — похвалился он, предлагая всем присутствующим по туго забитому папиросному «косяку».
Мальчики сразу заметно взбодрились и самозабвенно занялись любимым делом — загонять глубоко в легкие клубы серо-сиреневого терпкого дыма.
Я включил телевизор, пусть базарит фоном на музыкальные темы. Под ритмичную попсу кайф значительно лучше и легче усваивается, давно засек сей любопытный медицинский факт.
Вскоре протокольные морды моих друзей облегченно разгладились от ранних морщин, а глаза приобрели стеклянный блеск — первый признак приближающейся блаженной нирваны. В ближайшие минуты все мысли ребятишек благополучно растворятся в необъятном пространстве подсознания и станут поодиночке бродить там, безуспешно отыскивая «брата по разуму».
— Монах, ты чего отрываешься от братвы? — услышал я недовольный баритон Эсэса.
Уже некоторое время он упрямо тыкал мне в руку новым «косяком», стараясь привлечь внимание.
— Пустяки. Задумался децал.
— Мужики уже по второй папиросе заканчивают, а ты почему-то отстаешь!
— Уволь, Эсэс! Мне по традиции еще в баню надо шкандыбать, чтоб смыть все грехи перед волей. А вот когда вернусь — хоть три «косяка» подряд зашмалю. Ладушки?
— Договорились, Монах. Традиции — вещь священная, согласен.
— Ключи от бани на полчасика дашь?
— А они без надобности. Нынче какой-то шизик выхлестнул замок на общей раздевалке. Ступай спокойно, дверь открыта. Завтра с утра придется бегать, как бобику, искать в промзоне новый замок. Не меньше двух-трех «косяков» жлоб завскладом с меня сдерет! Гадом буду!
— Искренне сочувствую, — усмехнулся я. — Наверстаешь на расконвойке! Ну, я потопал. Глядите, здесь до полного отрубона не накуритесь! — Я кивнул на ребятишек, совершенно бессмысленно-пустыми глазами уставившихся в телевизор, где эротично выгибалась, повизгивая от лесбиянского нетерпения, женская группа «Полиция нравов».
Гришка неприкаянно сидел на лавке в прихожей вещкаптерки, будто грустная верная собака, которую забывчивые хозяева не пустили со двора в теплый дом.
— Не журись, братишка, все путем. — Я сунул ему в ладонь прихваченную со стола папиросу. — Пыхни, расслабься. А я в баню потопал лагерные грехи смывать.
— Сопроводить? — радостно встрепенулся Гришка, нашедший вдруг себе достойное применение.
