— Это правильно. Вид у тебя, Гриша, очень усталый, изможденный, — сочувственно сказал Глазунов. — Куда же ты решил двинуть?
— Пока не решил. Одним словом, к морю. Осточертело мне здесь. Скука. Хорошо еще, что встретил вас тогда на стадионе. И странное дело, не знаю, как тебе, Петя, а мне кажется, что мы с тобой сто лет знакомы...
— Мне тоже, — улыбнулся Глазунов.
— А ведь на самом деле знаем друг друга без году неделя... На стадионе — раз, — он загнул один палец, — потом еще так же — два, в музкомедии — три и сегодня — четыре. Четыре раза всего виделись с тобой.
— В общем, раз, два и обчелся, — засмеялся Глазунов.
— Впрочем, что тут странного! — продолжал Протасов, — русская душа — нараспашку! Пойдем по бокальчику, а?
— Стоит ли? — нерешительно сказал Глазунов.
— Посидим в ресторане, — настаивал Протасов.
— Нет, это слишком капитально. Что-нибудь облегченного типа. Например: «Соки-воды»... там есть «Цимлянское».
В павильоне четыре молоденькие официантки сидели за столиком, разговаривали.
— Милые девушки, — сказал Протасов, окинув взглядом витрину буфета. — Утолите муки жаждущих.
Официантки засмеялись. Одна подошла к ним.
— Садитесь за столик. Вам «Шампанского»?
— Вы удивительно прозорливы! — воскликнул Протасов. — Одну бутылку и два пирожных.
Выпили по стакану. Глазунов слегка наклонился над столиком и прижал руку к правому боку.
— Ты что?
— Сволочная штука. Аппендицит. Ноет и ноет. — Глазунов слегка поморщился.
— Вот тебе на! В наш просвещенный век ты не можешь избавиться от какого-то слепого отростка! — с укоризной сказал Протасов.
— Не хочу ложиться на операцию, — нахмурился Глазунов. — Нет ничего приятного.
Протасов насмешливо свистнул:
— Эге! Какая повышенная требовательность к жизни — чтоб даже болезнь и та была приятной.
— Ну, положим, это не совсем так, — Глазунов посмотрел на часы. — Однако пора ехать.
Протасов проводил Глазунова до остановки автобуса.
— Ничего, Петя, если я тебе завтра звякну?
— Вот чудак, конечно, звони. Я ведь сейчас как вольноопределяющийся.
Главный почтамт, как всегда, монотонно гудел голосами людей и перестуком штемпельных печатей.
Вебер подошел к окошечку, взял несколько телеграфных бланков, заполнил их четким упругим почерком:
Все телеграммы начинались одинаково: «Валентина выходит замуж. Ждем вас свадьбу...»
Телеграфистка улыбнулась понимающей улыбкой и втайне позавидовала незнакомой Валентине, на свадьбу которой телеграммы сзывали гостей из Москвы, Киева, Риги, Орла. После того, как Вебер вышел из почтамта, в ее кабинку вошел неприметного вида человек, Окошечко захлопнулось.
