Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля | страница 43
Сторож, видимо, успокоился и сел против меня, снова взявшись за трубку. Чухонец с голубыми глазами ребенка стал меня расспрашивать. Я вспомнил историю одного беглого солдата и стал передавать ее, как свою биографию. Сторож слушал меня, одобрительно кивая головою; чухонец два раза сам налил мне водки.
— А где ныне ночевать будешь? — спросил меня сторож, когда я окончил.
— А в лавре! — ответил я.
— Ночуй у меня, — вдруг, к моей радости, предложил мне сторож. — Завтра пойдешь. Вот с ним! — он кивнул на чухонца.
Я равнодушно согласился.
— Как звать-то вас? — спросил я их.
— Сразу в наши записаться хочешь! — засмеялся сторож. — Ну что ж! — И он назвал всех: — Меня Павлом зови. Павел Славинский, я тут сторожем. Это дочки мои: Анна да Стефка — беспутная девка, а этого — Мишкой. Вот и все. А теперь иди, покажу, где спать тебе!
Я простился со всеми за руку, и он свел меня в угол за печку. Там лежали вонючий тюфяк и грязная подушка.
— Тут и спи! Тепло, и не дует! — сказал он и вернулся в горницу.
Я видел свет и слышал голоса. Потом все смолкло. Мимо меня прошли дочери хозяина и скрылись за дверью. Павел с Наяненом о чем-то шептались, но я не мог разобрать их голосов. Вдруг дом содрогнулся от ударов в дверь. Я насторожился. В ту же минуту на меня пахнул холодный воздух и раздался оглушительный голос:
— Водки, черт вас дери!
— Чего орешь, дурак! — остановил его Павел.
— Дурак! Вам легко лаяться, а я, почитай, шесть часов на шоссе простоял. Так ничего себе!
— А чего стоял?
— Чего? Известно чего: проезжего ждал!
— Ну, дурак и есть! — послышался голос Мишки. — Ведь было сказано: пока наших не выпустят — остановиться.
— Го, го! Дураки вы, если так решили. Остановитесь, то все скажут: они и душили! А их выручать надо.
— Лучше двое, чем все!
— Небось! Лучше ни одного…
— Жди, дурак! У них там завелся черт Путилин. Всех вынюхает.
— А я ему леща в бок.
Я тихо засмеялся. Если бы знал Павел Славинскиий, кого он приютил у себя! Они продолжали говорить с полною откровенностью.
— А у Сверчинского кто?
— Сашка с Митькой.
— А они как решили?
— Да как я! Души!.. — И пришедший грубо расхохотался. — Значит, к тебе и добра не носить? А?
— Зачем? Носить можешь. Я куплю.
— Ну, то-то! Так бери!
И на стол упало что-то тяжелое.
— Постой! — вдруг сказал Мишка, и я услышал его шаги.
Я тотчас раскинулся на тюфяке и притворился спящим. Он нагнулся и ткнул меня в бок. Я замычал и повернулся. Он отошел.
— Что принес? — почти тотчас раздался голос Павла.