На улице, посреди слободы, стоял клуб местных обывателей — невозможно грязная, вонючая харчевня-трактир.
Я отворил дверь, вошел в него, и меня сразу охватил специфически отвратительный воздух грязного кабака. Облака махорочного дыма, чайного пара. Гул нестройных голосов, выкрики, «крепкая» брань так и повисли в этом логовище.
Народу было порядочно, все — представители местной смоленско-слободской рвани, голытьбы и рабочего элемента. В одном месте бражничал здоровенный рабочий «кирпичник», в другом — сапожник, там — просто золоторотец.
Мое появление никого на смутило, а тем паче не удивило. Я был ко двору с моим эффектным видом. Я спросил чаю, косушку водки, протянув предварительно тридцать копеек медью.
— Ишь, настрелял сколько, леший! — буркнул приветливо пузатый владелец сего отеля.
Не без удовольствия, признаюсь, набросился я на чай, ибо меня от холода буквально всего трясло. Потягивая черт знает какую горячую бурду, я насторожился, стараясь не пропустить ни одного слова из шумного перекрестного разговора.
— Слыхали, братцы, опять убийство совершено? И кто это только промышляет?
— Кто? Да нечто он один? Их, сказывают, несколько.
— А знаете, что вчера я видел? Иду это я берегом Невы и близ нашей слободы смотрю — по реке лодка плывет, а в лодке — пять человек сидят. Сидят, вижу, пьют, песни поют. На лодке поклажа какая-то.
— А куда ж они плыли?
— Да по направлению к нашей слободе. Смотрю я дальше: пристала их лодка к берегу, вылезли они, лодку привязали, а сами по нашей улице пошли. Я постоял, посмотрел, а куда пошли они, увидеть не мог.
— Не приснилась тебе, парень, сказочка эта? — раздался насмешливый голос высокого извозчика. — Куда это к нам разбойнички приедут?
— Да, нечто я говорю — разбойники, Иван Алексеевич? — возразил рассказчик.
— Зря только язык треплешь, — со злобой продолжал извозчик.
Я впился в него глазами. «Как бы узнать, кто это?» — мелькнуло у меня.
Случай помог мне. К моему столу подошел пьяный рабочий и, умильно поглядывая на косушку с водкой, прохрипел:
— Что ж, черт, заказал, а не пьешь?
— А в нутро уж не лезет, — ответил я заплетающимся языком. — Хочешь, садись, поднесу стаканчик.
Он с охотой уселся, и я всячески осторожно, принялся у него выпытывать то, что мне было надо.
— Это кто ж такой? — показал я на извозчика.
— Зубков, дом имеет, извозчик.
— А-а… Один живет в дому?
— Нет. Фатеру сдает.
— Кому?
— Ткачу… Семену Павлову.
— Скажи, пожалуйста, ткачу… А ткач один?
