– Видишь, как уживаются в нас две разные воли, что подтверждает мою теорию: жизнь человеческая – это борьба между волей Люцифера-Адама к смерти и волей Бога к жизни. В нас же – осколках – эти воли перемешаны. Для Люцифера-Адама, как творения, воля к смерти – единственное возможное проявление своего «я», вот он и борется за то, чтобы вновь обрести Ничто, из которого его произвёл Бог. Ведь в этом небытии и сокрыто его истинное «я», которое было до сотворения и которого вечный Бог не знает, как не знает и самой смерти.
Я вконец запутался в сапсановской метафизике и решил закончить тему, которая стала меня уже напрягать:
– И как ты думаешь, Леонид, кто победит в этой борьбе? Сумеет ли Бог собрать воедино осколки Люцифера-Адама или он всё-таки обретёт небытие?
Сапсан вновь закурил сигарету. – Думаю так – то, что было в Люцифере-Адаме от Бога, вернётся к Богу, а то, что было от самого Люцифера-Адама, вернётся в небытие, из которого он и был изведен. Как говорят священники, в конце времён – когда свобода творения исчерпает свой ресурс – добро будет отделено от зла. Только у меня совсем другое понимание добра и зла. Человек, ты знаешь, как шарик в руках напёрсточника, который может оказаться под колпачком Бога или колпачком небытия, или, как любят говорить верующие, колпачком дьявола. А может быть, останется всё как есть – вечное противоборство, вечное страдание…
– Ну а ты куда хочешь, Леонид?
– В небытие, где уйдет всякая печаль и утрётся всякая слеза. Не нужен мне ни кнут, ни пряник, для того, чтобы тянуть лямку жизни!
– Но, если уж на то пошло, там же, в небытии, тоже нельзя курить!
– Зато здесь можно! – Сапсан с наслаждением затянулся в последний раз и выкинул окурок в урну. – И это позволяет мне принять жизненное страдание. Мы сейчас под третьим колпачком – колпачком земной жизни. Здесь всё можно, всё позволено… Да-да! Вот полная, вот пустая – где картинка золотая? За остроту зрения Нобелевская премия. Кто заметит чёрный шарик, тот получит гонорарик…
…Я задумался, вспомнив обличения отца большевиков, страдающих тяжёлой формой атеизма головного мозга, которые тоже думали, что всё позволено… Да ну его, этого Сапсана! Я погрузился в молчание до самого прихода должника, который, кстати, сразу же вернул всё до копейки…
Этот разговор впервые за всё время моих криминальных движений разбудил во мне желание найти настоящую мировоззренческую опору в жизни, позволяющую оправдывать свои действия. В беседе с Сапсаном я был похож на сребролюбивого батюшку, который учит на проповеди бескорыстной помощи ближним. Сапсан здесь был на порядок честнее меня – он искренне верил в свою теорию, которая позволяла ему жить и совершать преступления, не входя в разлад с собой.
