— У меня отец умер, — заявил он сразу, как будто в изнеможении разваливаясь на диване.
— Ужас какой, — я остановился на полпути со стаканами в руке, — как?
— Идиотская ситуация. Напился, и машина сбила.
Я поставил стаканы на стол и остановился перед ним, стараясь заглянуть в глаза.
— Да ты собирай, собирай, сейчас выпьем, — поспешно ответил он, — со мной уж все в порядке.
Я ушел на кухню нарезать колбасу.
— И что ты теперь будешь делать? Матери помочь нужно? — спросил я оттуда.
— Да я ездил, только сегодня приехал, из аэропорта вот как раз сейчас. И одному тошно, и к Ольке не поедешь. Она и не знает, дуется на меня из-за какой-то ерунды опять.
— А мама как сейчас?
— Известно, переживает. Поехала к родственникам на Кавказ. У нее там два брата с семьями.
— Тебе ведь как-то нужно будет ее поддерживать, по первости тем более?
Эдвард не ответил. Я старался не думать, что значит это молчание: нарезанные продукты свалил в миску и поставил в комнату. Потом, избегая смотреть на Эдварда, вышел обратно и принес из морозильника водку.
Я сел за стол, напротив, и молчал. Я теперь рассмотрел его, Эдварда, так, как мне всегда хотелось. Мы оба не двигались, и я заметил, что брови его начинают срастаться, что одна чуть выше другой. Я заметил крупный шрам на виске и еще один на подбородке, легкую небритость, сильное спокойствие его рук и цепкость чутких, настороженных пальцев. Почему-то раньше я никогда не видел его. Мы разговаривали, глядя друг другу в глаза, чокались, глядя на стаканы, и брали закуску, стараясь не уронить бутылку. Когда мы ходили на концерты, мы смотрели на исполнителей, на окружающую публику, но не друг на друга. Он смотрел на Ольгу, я — на своих пассий.
Теперь же я разглядывал, как он сидел, положив ладони на колени, словно по-русски, на дорожку, и глядел перед собой. Через полминуты безмолвия Эдвард встряхнулся.
— Ну что, начнем, — потянулся он к бутылке.
— За родителей, — провозгласил я с неуместной торжественностью, но тут же осекся, и закончил уже тише, — они нам все возможности дали, не наша это заслуга.
Эдвард кивнул в знак согласия.
Мы выпили по первой.
Некоторое время мы провели в молчании. Мне хотелось подстроиться под его настроение, раз другу нужна была помощь. Я заваливался к нему столько раз, когда мне было некуда идти, часто не один, часто в полумертвом состоянии, и проводил всю ночь в туалете. Эдвард ко всему относился с завидным стоицизмом. Не хотелось признавать, но сейчас была моя очередь.
