Гулко ударил выстрел, теплые мозги и крошки костей черепа брызнули на «быка».
— Иииии… — тоненько заскулил тот, стирая с красной морды ошметки товарища. — Не убивай!
— Говори, сука — вы валили пацанов?!
— Мы! Мы! Забирали хабар и валили! Потом сдавали барыге в городе! Чтобы не лазили тут — валили!
— А менты чего? Неужели никто не трепанул?
— А чо менты, менты в доле, мы им отстегивали, как всегда! Барыш хороший. А болото все скроет, хер найдешь! Только не убивай, я те бабок дам — у меня под полом спрятано сто тонн баксов! Все отдам!
— Сто тонн, говоришь… Болото, говоришь… — Колян задумчиво смотрел на болото, освещенное лучами солнца, уже склоняющегося к деревьям, и нажал на спуск.
Пуля угодила отморозку в грудь, отбросив его назад. Парень заскреб пальцами рук по земле, выгибаясь дугой, как будто его подсоединили к высоковольтному проводу.
Колян передернул затвор, шагнул вперед и, отвернувшись, чтобы уберечься от брызг, выстрелил ему в макушку.
Выждав, пока судороги не прекратятся, он тщательно обшарил труп «быка» и остальных, забрал у них все деньги, что нашел в карманах — их набралось не очень много, но достаточно, чтобы погулять несколько дней группе отморозков. Затем собрал паспорта — у кого они были. Ломая сухие ветки, слегка дрожащими руками развел костер.
Пока пламя разгоралось, копатель выбрал место в болоте неподалеку с наиболее подходящей по виду трясиной и стал, тужась и кряхтя, стаскивать туда валявшиеся трупы.
Мертвецы, почему‑то, намного тяжелее, чем живые люди, так что ему пришлось хорошенько потрудиться, таская мертвые тела. Он по очереди кидал трупы в болото, отталкивал их длинной сухостойной елкой и притапливал, пока последний труп не исчез в чавкающей черной жиже, выкатив белесые бессмысленные глаза в небо…
Потом Коля сжег документы, чадившие черным жирным дымом, будто пропитанные грязью своих мертвых хозяев. Закончив, он нашел мочажину, с застоявшейся темной, но достаточно чистой водой, снял одежду, и, вымывшись, выполоскал барахло, выжал и развесил вокруг костра…
Развязав рюкзак, достал найденную фляжку — в ней еще что‑то плескалось, это Коля заметил еще тогда, когда выкапывал красивый сосуд из‑под земли. Отвинтил крышечку — запахло коньяком. Попробовал на язык — коньяк как коньяк. Сделал глоток.
«Ништяк, эсэсовец! Понимал в коньяках, фашистюга…»
Хмыкнул и допил содержимое фляжки: «Как раз мне в тему, а то трясется все нутро».
«Сто тонн, мля, он мне сказал — сто тонн еще унести надо, а так все шито–крыто, ушли и не вернулись… Но — пока что надо завязать с этим районом на месячишко. А жмура–ганса прикопать и заметку сделать, потом докопаю…»
