Но главного он никак не мог найти. Того, из‑за чего стоило все это начинать. Он жаждал увидеть блеск золота.
Колян продолжил разбирать груду ящиков, покрытый с ног до головы поднявшейся пылью.
Наконец он увидел несколько ящиков с немецкой «курицей», заваленных — нарочно или случайно — дряхлым барахлом.
Раскидав ветхие тюки, он скинул цинки с патронами и поддел гвоздодером серо–зеленую крышку одного ящика. Крышка легко отскочила, как будто и не была прибита. Коля посветил налобным фонарем, вглядываясь внутрь, и замер…
Минут пять он тупо смотрел в ящик, не веря своим глазам, что вот оно, чудо, ради которого погибло столько людей и чуть не отправился на тот свет он сам!
В ящике грудой лежали кольца, перстни, цепочки, часы, брошки, монеты… Драгоценности отражали луч фонаря, и камни на них переливались белыми, красными, голубыми и зелеными всполохами.
Коля попытался сдвинуть ящик с места и не смог — слишком тяжелый. Рядом стоял еще один такой ящик, чуть поодаль — еще и еще. Всего четыре…
«По сто кило в каждом, не меньше! — прикинул Колян. — Как раз те самые четыреста килограмм рыжья!»
Его вдруг затрясло — одно дело мечтать, представлять, и другое — видеть ЭТО воочию…
«Тут на десятки миллионов. И не рублей. И брюлики есть, и еще какие‑то камешки!»
Коля поднял одни часы, карманные часы с цепочкой, и повернул их, чтобы прочитать выгравированную надпись «Аарону Моисеевичу от сослуживцев на добрую память».
Колян понял — это ценности, отнятые у евреев немцами при их уничтожении.
Вскрыл еще ящик — то же самое.
Третий содержал такое, что Коляна замутило — золотые зубы, коронки, мосты!
«Суки, с трупов, походу, рвали…»
Четвертый ящик содержал такие же украшения, как и первые два.
Колян нашел в комнате кусок брезента, горстями свалил на него небольшую груду драгоценностей, взял брезент за концы и двинулся с тяжелым узлом наверх. Выбравшись, подошел к машине, открыл заднюю дверь и высыпал содержимое прямо на пол «Жука».
Снова спустился вниз, набрал драгоценностей — снова наверх… Высыпал… Вниз… Вверх… Вниз… Вверх… Он уже потерял счет ходкам, когда три ящика опустели.
Откинул крышку четвертого… Секунду поколебался: «Стремно как то… Зубы с трупов… Хммм… Да ладно! Заберу. Не здесь же оставлять — лучше пожертвую на упокой души Лешего. Или в детдом. Хозяевам‑то уже все равно, а нам нет! Мы живы пока»
С отвращением он стал насыпать коронки и зубы в брезент и снова заметался челноком вверх–вниз.
Наконец и этот ящик опустел. Коля покурил возле машины, глядя на груду сокровищ на полу УАЗа. Картина не то, чтобы захватывала дух — она ввергала в шок, глаза не верили тому, что они видели.
