— Найти будет нетрудно, сейчас столько лентяев развелось! Взять хотя бы твоего племянника… Александр пришел из школы с нулем за сочинение. Ноль! Ты можешь себе представить лицо его отца! Я думала, он лопнет от злости!
Жозефина не могла сдержать улыбку. Великолепный Филипп Дюпен, отец лентяя!
— У них в школе учительница снимает по три балла за каждую ошибку, она с ними не церемонится!
Александру, единственному ребенку Филиппа и Ирис Дюпен, было десять, как Зоэ. Они вечно прятались вдвоем под столом и о чем-то сосредоточенно шептались с самым серьезным видом, или же убегали подальше от взрослых, чтобы спокойно строить гигантские сооружения из конструктора. У них была целая система подмигиваний и тайных знаков, настоящий язык, который страшно раздражал Ирис. Она пугала сына отслоением сетчатки, говорила, что он вообще станет дебилом. «У моего сына скоро начнется тик, он совсем отупеет, и все из-за твоей дочки!» — предрекала она, тыча пальцем в Зоэ.
— Девочки в курсе?
— Пока нет…
— И как ты им это объяснишь?
Жозефина молчала, корябая ногтем край пластикового стола. Она скатала из грязи маленький черный шарик и отбросила его в сторону.
Ирис не унималась, она опять сменила тон и теперь говорила нежным, обволакивающим голосом, от которого Жозефина совсем расклеилась и ей снова захотелось плакать.
— Я с тобой, моя дорогая, ты ведь знаешь, я всегда с тобой, я тебя никогда не оставлю. Я люблю тебя, как себя, а это ой как немало!
Жозефина чуть не рассмеялась. Ирис умеет развеселить! Раньше они частенько хохотали до упаду, но потом сестра вышла замуж, стала важной, серьезной дамой. И как они с Филиппом живут? Ни разу она не видела, чтобы Ирис с мужем расслабились, или обменялись нежными взглядами, или поцеловались. Словно у них не жизнь, а бесконечный раут.
Тут раздался звонок в дверь, и Жозефина прервала разговор:
— Это, наверное, девочки… Все, пока, и умоляю, никому ни слова! Я не хочу, чтобы завтра все только меня и обсуждали!
— Хорошо, до завтра. Помнишь? Крюк хотел схрумкать Крика и Крока, а Крик и Крок схряпали Крюка!
Жозефина положила трубку, вытерла руки, сняла передник, вынула из волос карандаш, немножко их распушила и побежала открывать. Гортензия ворвалась в прихожую, не поздоровавшись с матерью, даже не взглянув на нее.
— Папа дома? У меня семнадцать баллов за сочинение. Да еще у этой дуры мадам Руффон.
— Гортензия, прошу тебя, повежливее! Это все-таки твоя учительница французского.
