Бульвар Ла-Шапель. Здесь между серыми стенами домов постепенно набирала силу мрачная песня этого бульвара. Шум поездов надземного метро, когда они катятся по своим серым опорам-перекладинам, постоянные басовые ноты останавливающихся моторов, всплески голосов, вылетающих из бистро, пронзительные гудки автомобилей, хриплый лай собак и сольные трели сирен с их сложными извивами. Звуки бульвара отдавались у Отрана в висках и вызывали такую боль, что он едва не закричал.
Какой-то пенсионер подвел своего маленького песика помочиться на колесо грузовика, доставлявшего чьи-то товары. Отран спросил у него, который час.
— Восемь тридцать, — ответил пенсионер.
Отран взял такси до Северного вокзала. Шофер, маленький нервный азиат, постоянно менял ряд и при этом выдыхал воздух сквозь сжатые зубы. От него пахло холодным пеплом и дешевым дезодорантом — тем же, которым пользовался главный надзиратель блока Б в тюрьме.
— Долго работал ночью? — спросил у него Отран.
— Вы последний пассажир! — ответил таксист-китаец и улыбнулся. Его зубы были похожи на клавиши из старой слоновой кости. — Двенадцать часов за рулем — это слишком.
Рядом со счетчиком, на месте коробки для мелких карманных вещиц, стояла рабочая сумка таксиста. В ней, должно быть, много денег.
— Остановитесь сразу после светофора. Дальше я пойду пешком.
Такси остановилось перед входом в магазин оптового торговца текстилем па бульваре Мажента. Отрап протянул водителю десятку.
— Мелочи пет?
— Нет.
Водитель взял в руки сумку, и тут же Отрап нанес удар — сильный и точный. Четыреста десять евро! Этого хватит на новые тряпки, спортивную сумку, прическу и хороший отдых.
Убегая, Первый Человек вспомнил, что, несомненно, оставил отпечатки своих пальцев на человеке с улицы Фоли-Мерикур и на сиденье парижского такси. Сейчас он поступил как волки и лисы, которые умеют сбить охотника со следа.
Если собаки не очень глупы, к вечеру они найдут следы, которые приведут их на бульвар Мажента — в отличный тупик.
И тогда настанет очередь его, сумасшедшего. Он будет сдавать карты.
Сначала Клерво был только длинной каменной стеной, над которой поднималась островерхая башенка. Напротив — жалкая деревушка, стрельчатая арка ворот, две-три лавки и бар, где скучали местные бедняки. Иногда в этот бар заходили промочить горло родственники заключенных.
— Налево, — пробормотал де Пальма и включил сигнал поворота.
У входа в тюрьму с обеих сторон серой двери висели трехцветные флаги Франции. Они печально свешивались с древков, намертво прикрепленных к тесаным камням стены. Над дверью — треугольный фронтон, казавшийся меньше рядом с новыми длинными черепичными крышами коричневого цвета, которые выглядывали из-за него. Надпись, вырезанная в холодном камне:
