Льюис продолжал ухмыляться. Словно он уже видел внутри моей головы то, что им было нужно, и теперь прикидывал, как бы добраться до этого самым коротким путем.
— Эй, ковбои, что-то маловато в вас жизни, — послышался из-за моего правого плеча низкий женский голос.
— Исчезни, сука, — равнодушно сказал Льюис; его загорелое лицо было предельно спокойно. Ральфи же выглядел озадаченным.
— Как насчет взбодриться? Есть хорошее ширево. Чистейшее, никаких примесей. А? — Она подтянула к себе стул и уселась на него прежде, чем эти двое успели ей помешать. Я в моем положении мог видеть ее только краем глаза: худая девушка в зеркальных очках, волосы темные, короткая, неаккуратная стрижка. На ней была расстегнутая черная кожанка, под ней — футболка в косую черно-красную полоску. — Восемь тонн за грамм.
Льюис недовольно хрюкнул и попытался вышибить из-под нее стул. Это у него почему-то не получилось; ее рука метнулась к нему и, похоже, слегка коснулась его запястья. Яркая струя крови мгновенно залила стол. Льюис с силой сжал запястье другой рукой, костяшки побелели от напряжения, сквозь пальцы проступила кровь.
Странно, у нее в руке, кажется, ничего не было.
Теперь ему понадобится сшиватель сухожилий. Льюис осторожно поднялся, даже не попытавшись отодвинуть стул. Стул опрокинулся, и Льюис пропал с моих глаз, не издав при этом ни звука.
— На его месте я бы обратилась к врачу, — сказала она. — Порез не слишком приятный.
— Ты хоть сама понимаешь, — голос Ральфи сделался вдруг очень усталым, — в какую яму с дерьмом ты только что себя посадила?
— Кроме шуток? А, понимаю, тайна. Обожаю тайны. Вроде той, почему этот ваш приятель такой тихоня. Он что — замороженный? Или для чего здесь вот эта штуковина? — Она показала миниатюрный блок управления, который неизвестно когда успела стащить у Льюиса. Ральфи выглядел совсем больным.
— Ты, э-э-э… Послушай, даю тебе за нее четверть миллиона, и ты отсюда уходишь. — И он мясистой рукой стал нервно оглаживать свое бледное, худое лицо.
— Чего я хочу, — она прищелкнула пальцами; блок при этом начал вращаться, отбрасывая по сторонам блики, — так это настоящего дела. Ваш парнишка повредил себе руку. Раз за это полагается гонорар, то четверть миллиона сойдет.
Ральфи шумно выдохнул и засмеялся. Его зубы явно недотягивали до стандарта по меркам Белого Христиана. Тут она выключила парализатор.
— Два миллиона, — сказал я.
— Вот это, я понимаю, мужчина, — сказала она сквозь смех. — А в сумке у тебя что?
