Потом, сообщив о точном времени приезда, появляются малыши, Хайме и Уксия, с кем-то
из кузенов. Эта парочка провела июль в Ланкастере, на севере Англии. Домой они вернулись с явным желанием побыстрее забыть суровость английской жизни в лоне семьи. Хайме даже
пробыл несколько дней на средиземноморском побережье в летнем домике приятеля, который находился вместе с ним в Мургии в начале августа. Уксия, напротив, весь месяц почти не выходила из дома, поскольку у нее были кое-какие нерешенные делишки на
сентябрь, и у нее не было иного способа решить их, кроме как посвятить несколько часов
учебе, повинуясь непреклонному материнскому приказу под ее же неусыпным оком. Хотя,
по правде говоря, она делала все возможное, чтобы улизнуть от скучной учебы в чудесную
компанию на дни рождения подружек. Как бы ни так, она выходила из-за рабочего стола и направлялась в клуб, или какой-нибудь соседний дом по заманчивым призывам друзей, по
весьма уместным, своевременным телефонным звонкам под каким-нибудь вымышленным
предлогом. Сбежать по утрам ей было гораздо сложнее и не оставалось ничего другого,
как сдаться, смириться с очевидностью – скука, а не лето! Тем более заявился мадридский
дядюшка, почти весь август дававший ей по меньшей мере полуторачасовые уроки каждое утро перед походом в бассейн. Со всех этих дней рождения друзей, соседских праздников,
клубных вечеринок, ночных домашних сборищ и посиделок Бог знает у кого она тоже много раз возвращалась на рассвете, внося свой вклад в мои ночные испуги и нагоняя на меня во сне страху.
У Бегонии-дочери, похоже, нет часов. Она возвращается не ко времени, частенько, когда
солнце находится уже высоко над горами, мешающими нам любоваться аэропортом
“Форонда”, тем самым, из которого она летала на отдых в Париж, пробыв во Франции
восемь дней. Ясный перец, потом она с восхищением рассказывала об этом, особенно о
Евро-Диснейленде, или, как он там называется.
В общем, временами я не мог заснуть и уверен в том, что эти постоянные внезапные
испуги имеют большое отношение к моему душевному смятению, о котором болтается все
это лето. Столько приездов и отъездов, столько новых людей, этот вечно прерываемый сон,
постоянный всеобщий кавардак, царящий в доме – я так этого боюсь. Всего этого было
более, чем достаточно, чтобы расшатать мою нервную систему до такой степени, что
ничуть не соврав, могу вас заверить, что гораздо спокойнее вздохнул дома, в Мадриде.
Хоть это спокойствие и было относительным, но уж, конечно же, более милостивым по отношению ко мне.
