Короче, я снова оказался на руках малышки Бегонии по дороге в школу. Девчушка еле-
еле плелась, думаю, скорее потому, что хотела подольше подержать меня на руках, ощущая
мое тельце, нежели из страха споткнуться о выступающие дорожные плитки. Когда она
вошла в школьный дворик, я плохо понимал, что произошло, потому что тут же меня
оглушили ребячьи крики. Все хотели меня потрогать и поносить на руках. Я испугался и
даже подумал, что пришел мой последний час. Вероятно, я дрожал, как осиновый лист,
как верхушки тополей, когда на них обрушивается сильный ветер, гуляющий над парком.
Ветер гораздо более сильный, но, также, и более теплый, чем тот, что дует иногда с горных хребтов через окна, выходящие на шоссе. Испугавшись, я случайно ударился об урну, стоящую внутри маленькой закрытой комнаты. Я испугался еще сильнее и начал тихонько, жалобно плакать. Думаю, меня никто не услышал, потому что дверь довольно долго не открывалась, а затем в комнату вошла какая-то сеньора. Следом за ней снова появилась малышка Бегония. Она подхватила меня на руки и опять понесла в дом. Думаю, что в этой корзинке для бумаг, послужившей мне в это утро укрытием, я оставил еще кое-что, помимо своих слез. Надеюсь, что когда придет время выгребать мусор, никто не вляпается в этот пренеприятнейший сюрпризец.
Все перипетии этой правдивой истории я узнал гораздо позднее, когда ее рассказывали
всем любопытным, кто хотел знать о моем происхождении. Видимо, Давид тоже не был моим настоящим хозяином. Похоже, я был красавчиком, как в кино или на телевидении
уже по прошествии нескольких дней после моего появления на этот свет. Я появился на
экранах – больших или маленьких, не знаю точно – в какой-то там рекламе, или в одном из этих настоящих фильмов. Меня подарили Давиду, когда закончились киносъемки. А поскольку мое присутствие на съемках уже не имело смысла, меня подарили, как плюшевую игрушку, которую дарят ребенку, когда он уже сыграл свою роль в эпизоде.
Вот так малышка Бегония и вернулась в дом, неся меня на руках. Отвечая на расспросы
Бегонии-матери, она рассказала, что меня также не любили и в доме, который был моим первым домом, то есть, в доме Давида, который жил несколькими этажами выше нашего
дома, ставшего теперь моим навсегда. Моя жизнь, стало быть, жизнь подобранного,
полагаю, что из жалости, кота. Хотя, должен сказать, они сразу же стали гордиться мной,
потому что с самого первого момента я стремился быть не только чистюлей, но также и
