дежная волна» или «Комсомольский меридиан» (сей-
час уже не помню, тогда все названия были похожи).
Я решила выглядеть лучшим образом, поэтому отпра-
вилась к маме за одеждой. Это называлось «сводить
кофточку в эфир», но в тот раз я решила «сводить
в эфир» новый мамин брючный костюм с отделкой
из искусственного меха «под леопарда». Мама толь-
ко что привезла этот дорогущий костюм из Ялты, где
купила его на базаре у моряков дальнего плавания.
Костюм мне был великоват, мы закололи его в нуж-
ных местах булавочками, я сделала пафосную при-
ческу с начесом и стала с нетерпением ждать свою
героиню.
Я не почувствовала сигнала беды даже тогда, когда
скромная Катя с волосами, завязанными милым хво-
стиком, одетая в черное скромное платьице с жабо, перепуганная насмерть, вошла в студию. Я ринулась
к ней навстречу, что-то говорила, показывала, а за-
тем усадила ее рядышком на стул. Начался прямой
эфир, и я задала свой первый вопрос. Наверное, я спросила: почему она выбрала именно эту профес-
сию, или что-то в этом роде. Катя отвечала неохотно
и очень кратко. Время тянулось мучительно, и тогда
я предложила вместе посмотреть пленку с записью
ее занятий с детьми. Но монитор стоял далеко, звука
в студию нам не дали, и ожидаемого эффекта не слу-
чилось. Наоборот, Катя нервно смотрела на часы и ту-
шевалась все больше и больше.
И тогда я решила взять инициативу в свои руки.
Повернувшись к своей любимой камере, я в жан-
ре монолога радостно рассказала все, что знала
ПРЯМОЙ ЭФИР 89
и что могла предполагать. Я даже не смотрела в сто-
рону своей героини, упиваясь сочными красками
рассказа и вниманием любимой камеры.
Закончилось эфирное время, я привычно оберну-
лась в сторону режиссерского пульта, откуда в студию
вбежал взволнованный Владимир Сергеевич Близне-
цов. Я замерла в ожидании комплиментов. Однако
он как-то пробежал мимо меня, как будто меня вовсе
не было, обнял Катю, стал шептать ей какие-то ласко-
вые слова, проводил ее до двери в студию, и только
потом, совершенно разъяренный, обернулся на меня.
Боже, какие слова он мне говорил! Не прозвучало
только финала: «Вон из этой студии. Вон навсегда!»
Но все остальное он мне сказал. Вернее, прокричал.
Он кричал, что надо уметь слушать человека и дер-
жать паузу, надо уметь раскрывать героя, а не подав-
лять его, и так далее и тому подобное. В общем, это
была большая неудача моей начинающейся творче-
ской карьеры.
Прошло много лет, пока я научилась получать удо-
вольствие от этого уникального процесса — погру-
