Аля позвала Петра, нового завхоза, тот рванул в милицию, а уж они позвали Константина Дмитрича, он как раз дома работал. Тракторист молился и плакал, плакал и молился и все время, как дурачок, стоял на коленях среди осколков. И опять, никто и охнуть не успел, он поцеловал Божью матерь, не ноги, нет, а в лицо, потом встал, а женщины дали деру от него, будто он негр какой-то. Теперь они и слышать об этом не хотят. Ну а мне нельзя было уйти. Он поклонился мне, а я поклонилась ему, затем снова он, и снова я. Тут-то он и рассказал: накануне ночью ему явилась женщина, которая позвала его, тракториста-то, в райцентр, и кивала ему, и манила. Он-де хотел еще одну ночь подождать, не придет ли она снова, в мае не так-то просто с работы отпроситься. Потом он уж глаз не смыкал и все думал об этой женщине. А утром как только встал, сразу сюда и поехал. Два часа просидел на вокзале в столовой, заглядывая в лицо всем женщинам, и обзывал себя ослом, поверившим в сон. А теперь он ее нашел — это и есть наша Богоматерь с младенцем на руках. Я хотел только руку ей поцеловать, говорит, руку, которая меня поманила, ту золотую руку. И только я ее руки касаюсь, кровоточат мои губы, говорит, а рука теплая и мягкая, вовсе на золото не похожа. Я-то знал, мол, если я ее поцелую в уста, мои губы кровоточить перестанут. Вот как это было. Милиционер не дал ему снова встать на колени среди осколков. Но плакать никто не мог ему запретить. На губах у него ничего не осталось. Но Спаситель на коленях у Богоматери был весь в крови.
Потом тракториста привели в кабинет Константина Дмитрича. А мне приказали замести стекла, в наказание. Угрожал он, Константин-то Дмитрич, что он меня выгонит, хотя причина и не в этом, он дважды повторил, что причина не в этом. В четверг было спокойно, и я сказала себе: Валентина, если Константин Дмитрич тебя сегодня не вызовет, завтра с тобой уже ничего не случится. Так и вышло.
В пятницу пришли три женщины, поздоровались со мной, как с соседкой, перекрестились, встали на колени перед иконой, теперь уже опять без стекла, и стали молиться. Я подумала: да не может быть, чтоб все это в самом деле было правда, потом подумала: слава Богу, стекла-то нет! Они целовали золотую руку, Богоматерь и Спасителя. Ну, что оставалось делать? Я дала сигнал тревоги. Все произошло быстрее, чем в среду, и женщинам пришлось заплатить штраф.
В субботу они снова явились, положили конверт на мой стул, и все пошло тем же манером. Они крестились, становились на колени и теснились у иконы, чтобы поцеловать ее. Я снова дала сигнал. Они испугались, сбились в кучку и молились, пока не подоспела милиция. Сначала их хотели посадить в тюрьму. Но Константин Дмитрич уговорил милиционеров и просто запретил женщинам приходить в музей.
