– Конечно, еще по ковшичку, какой разговор!
Видя, что в воздухе замелькала скамейка, они решили наконец вмешаться. Наиболее рьяных драчунов растащили; могучий Бьёрн взял орущего и брызжущего слюной Олава за ворот и за пояс и выкинул на улицу остыть, а Кнута с той же целью заперли в кладовке. От вооруженной потасовки людей удалось удержать, через какое-то время все вновь собрались в гриде, кое-как приведенном в порядок, пострадавшие приложили по куску сырого мяса к своим синякам, и веселье продолжилось. Наутро все люди Олава покинули усадьбу живыми, хоть и изрядно помятыми. Неприятный осадок усугублялся мрачными предчувствиями.
– Кнут не такой человек, чтобы прощать обиды, – ворчали хирдманы между собой, поглядывая на своего вождя, гордо сидящего в седле.
Подверженный перепадам настроения, сегодня Олав был так же угрюм, как недавно весел, но старался этого не показать, поскольку считал, что обязан поддерживать бодрость дружины личным примером.
– А его отец Горм и подавно. Он давно ищет повод для новой войны, а мы ему подали на золотом блюде.
– В деревянном ковше.
– На это он еще сильнее обидится! Конунги – они такие, им только на золоте все подавай!
Ноги, копыта и колеса упорно продолжали месить дорожную грязь. По правую сторону от дороги тянулись раскисшие поля и пастбища, разгороженные низкими каменными стенами, по левую – густой кустарник. На изгибе дороги, там, где начиналась кленовая рощица, строй внезапно остановился: целая стая ворон вдруг с шумом снялась с голых ветвей и описала круг над деревьями, оглашая окрестности громким карканьем.
– Соти, глянь, что там. – Олав вскинул руку, останавливая движение.
Один из хирдманов толкнул пятками бока низкорослой кудлатой лошаденки, одновременно снимая с луки седла щит. Его спина в грубом сером плаще покачивалась в такт конским шагам, постепенно приближаясь к опушке. Прочие следили за ним, и у всех на глазах Соти вдруг резко опрокинулся назад. Из его глазницы торчало оперенное древко стрелы. Тут же охнул ехавший слева от конунга Оттар Синий: другая стрела вонзилась ему в плечо. Люди и лошади заметались под железным дождем, а из-за стволов летели и летели стрелы, вонзаясь в крупы лошадей, находя дорогу к человеческой плоти, вселяя ужас своим жутким, шипящим свистом.
– Засада! – орал конунг Олав, крутясь на своем жеребце посреди всеобщей неразберихи. – Все ко мне! Спешиться! Щиты вперед!
Кричали люди, поспешно соскакивая с коней и повозок, оскальзываясь и сталкиваясь на бегу. Испуганно ржали лошади. И уже не меньше дюжины тел распласталось на земле. Но первые мгновения паники быстро прошли: сказывалась многолетняя привычка к опасности. Воины, спешившись, быстро сбили стену щитов, ощерившись сталью в сторону неизвестного врага. Сам конунг, покинув седло, в котором он был чересчур удобной мишенью, возглавил своих людей, готовясь отразить нападение врагов, засевших в роще. Как вдруг со стороны хвоста отряда раздался яростный рев, и следом за ним – грохот и звон стали. Лица бойцов мгновенно побледнели: они попали в ловушку, которая только что захлопнулась. А из кустарника, который лишь с виду казался непроходимым, выкатывалась толпа воинов в шлемах, с разноцветными круглыми щитами…
