При мысли о Лидочке Зоя Иосифовна отвела взгляд от шпиля и вдруг почувствовала, что Лидочки, ее маленькой Лидочки рядом не было.
— Господи, да это же страшный суд! — всплеснула руками Зоя Иосифовна.
Фраза эта, бог весть как занесенная в ее лексикон кубанской казачки, говорила о том, что в состоянии Зоя Иосифовна находится крайнем.
И в самом деле: ее девочка, ее маленькая Лидочка, нетвердо стоя на тоненьких своих ножках, прижимала к белому платьицу грязного-прегрязного, чуть попискивающего котенка. Но не котенок поразил Зою Иосифовну. К кошкам — и грязным, и чистым — она была равнодушна. В небольшой предгорной станице, где выросла Зоя Иосифовна, к кошкам относились, как и должно относиться, — сознавали их необходимость в хозяйстве, но начисто лишали права быть украшением казачьей хаты.
Не удивилась Зоя Иосифовна и платью, с которого жижицей стекала грязь — откуда ему быть чистым при таком деле?! Удивили и испугали Зою Иосифовну глаза трехлетней Лидочки. В них было все: и решимость не отдавать котенка, и восторг от него, и вместе с тем такое отчаяние на противный случай, что Зоя Иосифовна поняла: отнять у Лидочки вот этого, с несколькими слоями старой и новой грязи котенка, — невозможно…
2
А Лидочка уходила… Она уже шла по переулку. Сейчас там тоже стояла весна, так же ярко светило солнце, но загустевшая крона тополей не давала лучам пробиться в узенький переулок; от этого он был мрачен, и кошке казалось, что там очень сыро…
Та далекая встреча произошла лет двадцать назад. И побежало время… Бесконечное время детства. Потом, через много лет, более раннего события Лидочка не могла вспомнить. Отсчет детства начался с этой встречи…
Зое Иосифовне тоже запомнился этот день. Но ей более всего запомнился приход Ванечки. Когда он, удивленный, что его никто не встречает, появился на кухне, все, в основном, было сделано: Лидочка переодета, котенок отмыт, и Зоя Иосифовна, чуть сердитая от этих не очень приятных, а главное, неожиданных хлопот, пыталась накормить котенка из блюдечка. Как ни странно, ей это не удавалось. В ее родной станице никто никогда не кормил котят из блюдечка. В их дворе кошек было полным-полно — это она помнила. В хату кошек не пускали, и они жили на чердаке-горище. Все шло как-то само собой. Только старой кошке — основе рода разрешалось входить в летнюю кухню, над остальными висел запрет, их гнали отовсюду, от этого они были дикими и пугливыми. Кормить их тоже ничем особенно не кормили. Зоя Иосифовна вспомнила, как ее мать — плотно сбитая, смуглая до черноты казачка — иногда бросала им рыбьи потроха, и кошки, растащив пузыри, урча от жадности, съедали их.
