Крашев полистал журнал. С его страниц в фас и профиль, с людьми и без, на полигонах и в боксах, стояли, летели, плыли механизмы разрушения окружающего мира.
Один из снимков привлек его внимание. Это был даже не снимок, а фотомонтаж стратегической ракеты. Одна четверть ее белого, с громадными разноцветными буквами корпуса волшебством монтажера была аксонометрически удалена и обнажила ее внутреннюю, дьявольскую суть. Хитрые части ее механизма были помечены цифрами, а названия вынесены в столбец. Крашев не стал читать названия: они бы ровным счетом ничего не добавили к его знанию, а, вернее, незнанию таких устройств, и он стал листать журнал далее, но хищный, мощный силуэт летающей твари долго стоял у него перед глазами, заслоняя других, меньших сотварей.
Долистав журнал, он показал фотомонтаж сыну.
— Хороша тварь?
Сын утвердительно кивнул головой.
— А у нас есть такие?
— Должны быть, — уклончиво сказал сын, и Крашев не ожидал другого ответа.
— Ты твердо решил ехать в Афганистан? — помолчав, спросил он.
— Ехать… — усмехнулся сын. — Я не отпускник с билетом в кармане, а Афганистан не Сочи в начале августа. Я твердо решил подать рапорт, а уже пошлют-не пошлют, поеду-полечу, не мне решать.
— Хорошо… Пусть рапорт. Почему все же ты решил его подать? Тебе дорога́ революция в Кабуле? Интернациональный долг? А может, ты боишься за наши южные границы?
— Дорога ли мне революция в Кабуле?.. Не знаю… Знаю другое. Делая нашу революцию, мы надеялись только на себя. Мы были на грани; было время, когда партия готовилась опять уйти в подполье… Но мы все же защитили ее… Сами, своими силами… Ленин говорил: грош цена той революции, которая не умеет защитить себя. Я думаю, и грош цена той революции, которая, не рассчитав своих сил, надеется на соседей. Это смахивает на авантюру. Тем более, что любая революция — внутреннее дело самой страны. Впрочем, я военный, а не политик…
— Черт… — ругнулся Крашев. — Все знают и нашу историю и как делать революции, один я… профан. Значит, интернациональный долг?
— Я понимаю его книжно, логикой, разумом. Считаю, что это чувство должно быть. Что касается сердца… Наверное, надо хорошо знать, любить, уважать народ, который защищаешь. Мне кажется, этот интернациональный долг вторичен. Вначале должно быть что-то земное и менее возвышенное, с русским названием, хотя и для другого народа. Я знаю, например, почему я бы стал защищать негров где-нибудь в Гвинее-Бисау или Анголе, ибо я всегда помню и восхищаюсь бунтом Таманго, всегда мне было жаль дядю Тома, и в детстве я всегда завидовал Пятнадцатилетнему капитану по многим причинам, в том числе и оттого, что другом у него был черный Геркулес. — Сын помолчал. — Вот ты спросил меня про наши южные границы, — сказал он, усмехаясь. — Но сначала я задам тебе вопрос. Это тест, если хочешь… Идет?
