Почти не удивившись такому решению, уже уверенный если не в заработке, так в том, что эту нелегкую работу они сделают, и сделают хорошо, уже счастливый от ощущения покоренности этой работы и машин, которыми они владели, и от острого желания завладеть и покорить еще одну, Крашев сделал два быстрых, широких шага и запрыгнул на разлапистую станину крана…
Глава 6
А между тем вокруг была, двигалась, существовала иная жизнь. И поначалу занятый заботами о кухне, рубероиде, мраморной крошке, самосвалах и бог весть еще о чем, он не особенно замечал эту иную «нестроительную» жизнь. Но жизнь эта все больше проникала в его сознание, отвлекала его, пытающегося вначале отмахнуться от нее, не понимающего, что отмахнуться от этой жизни невозможно, ведь кажущаяся тебе большой и значительной твоя деловая, «строительная» жизнь — малая, очень малая доля той иной, по сути, основной жизни.
И первое, что неудержимо проникало в него, отвлекало, была природа… Однажды под вечер — они еще клеили рубероидом пол — Крашев поднялся на плоскую заводскую крышу: остановился хилый «пионер». Он помог распутать трос на барабане и пошел к выходу. Выход на крышу был в противоположной стороне от «пионера», от забытого, брошенного тогда трубного крана, от высокого забора промзоны и от ровного, обезлесенного пространства вокруг этой промзоны. А здесь, с этой стороны, было другое, и у него захватило дух и от высоты, на которой он стоял, и от того, что было дальше — реки, быстро и мощно катившей свои, еще не устоявшиеся после дождливого июня, мутные воды, и раскинувшегося вширь и бесконечно вдаль зелено-коричневого хвойного леса. Привыкший к дубам, букам, белолиственницам небольших южных рощ и увидевший первый раз живую ель в Сокольниках, он понял, что этот беспредельный лес состоит из чего-то другого. Но чего? Он не смог бы отличить лиственницу от сосны. Может, это кедры? Хотя кедры в Сибири… И где кончается этот плотный, дерево к дереву, беспредельный зелено-коричневый, схваченный зыбкой синью у горизонта лес? А может, это не лес? Неужели тайга? Настоящая тайга?..
С того самого дня, как он пытался нарисовать озеро в их маленьких горах, речушку, кладку и идущую по ней Анну, он не брал в руки кисть. И сейчас ему неудержимо захотелось здесь, на крыше, установить этюдник и нарисовать и бурную мутную реку, и мощные расчлененные косыми солнечными лучами деревья за рекой, и густой, неразделимый их пласт вдали, и, особенно, эту зыбкую синь у горизонта. В тот момент он забыл обо всем и уже думал, что река не должна быть бурной и большой — это отвлекало бы от того, что сейчас волновало его и заставляло думать о картине. Да, реку надо делать чистой и небольшой. Он вспомнил грустные буки, отражавшиеся в озере. Но здесь — не грусть. Эту зеленую мощь не разрушить никакой воде. Река здесь не играет никакой роли. Хотя… В ней могут отразиться громадные сосны (пусть сосны!) — это будет первый план, потом мощный зеленый пласт — общий план и, наконец, зыбкий синий беспредельный и бесконечный простор у горизонта — завершение всего.
