С того момента, как вы оба сели в самолет, она тебя игнорировала. Она уселась возле пустого кресла. Это все из-за калькулятора. С ноутбуком было бы проще, ей пришлось бы всего чуть-чуть откинуться назад, чтобы увидеть, чем ты занимаешься, понять, кто ты. Но когда ты извлек калькулятор и начал делать подсчеты, ты перестал для нее существовать. Затем он подслушала твой разговор и спросила:
— Вы летите в Гуанчжоу?
И ты засмеялся, потому что этот рейс прямой.
Она назвала свое имя, ты узнал его, теперь ты ее вычислил. Она модель, была моделью настолько долго, насколько модели могут быть моделями. Она уже не так молода, как была когда-то. Один из твоих друзей назвал бы ее «отработанным материалом», особенно увидев ее сейчас, в свете флуоресцентных ламп салона. Она спросила, где ты остановишься в Гуанчжоу.
— О, — заметила она, — какое совпадение! Я тоже там останавливаюсь!
Возможно, так и было, и она не собиралась на минутку выйти в туалет, чтобы вытащить своего агента из постели и заставить его перебронировать отель. В Гуанчжоу всего три отеля мирового уровня, поэтому, возможно, так оно и есть.
Ей хотелось, чтобы ты спросил ее, что она — всемирно известная модель — собирается делать в Гуанчжоу, в индустриальном порту Китая. И ты спрашиваешь.
— Я присматриваю место для Мирового фонда дикой природы в птичьем заказнике в Чжане, — отвечает она.
А, понятно. Они часто занимаются такими вещами после тридцати, когда их карьера уже не так прочна, когда расщелины на коже слишком глубоки для света, а макияж уже не способен их скрыть. Это позволяет им оставаться на виду и даже может привести к какой-нибудь реальной работе.
Но потом, когда она продолжает рассказывать, ты понимаешь, что ошибся. Она действительно любит птиц, она может говорить о них часами. Она рассказывает тебе о белохвостых орлах, обитающих в этом заказнике.
— Они выглядят как маленькие римские солдаты в бурых доспехах, полностью покрывающих тело.
Она рассказывает тебе, как однажды видела пару, строящую свое гнездо, о том, как самка — она крупнее самца — надзирала за строительством, и как это растрогало ее до слез. Когда приносят следующую порцию еды — лапшу, она говорит тебе, что палочки для еды всегда напоминают ей евразийскую колпицу, красивую птицу — даже красивее журавля — с эффектным хохолком, но с таким клювом, что на ее небольшой голове он выглядит словно пара палочек для еды.
— Вот так, — говорит она, вставляя палочки себе в рот, будто раскрытый клюв.
