* * *
Требует бог Аполлон, чтобы я возвратил Хрисеиду;
Я возвращу — и в моем корабле и с моею дружиной
Деву пошлю; но к тебе я приду, и из кущи твоей Брисеиду
Сам увлеку я, награду твою, чтобы ясно ты понял,
Сколько я властию выше тебя…
Агамемнон Ахиллесу, Илиада 1:182
* * *
Мы улыбаемся, когда они рассказывают нам что-то, чего мы не знаем и что еще меньше понимаем.
Улыбаемся, когда они распекают нас за то, что мы скучны, за то, что не хотим ничего делать, кроме как просто сидеть, когда у нас выпадает возможность не работать, несмотря на деньги и игрушки, которые у нас есть, деньги и игрушки, о которых мы всегда мечтали.
— Мы могли бы заняться чем угодно, — говорят они. — Слетать в Китай на выходные, погонять на машинах, все что угодно, но единственное, чего хочешь ты, — сидеть здесь и пялиться в самый большой из всех виденных мною телевизоров.
Да, это все, чего мы хотим, но не все — чего хотели. Сил на что-нибудь еще уже не хватает, ушла энергия, и они должны быть благодарны нам за это, ибо именно поэтому мы в них нуждаемся, именно поэтому они заставляют нас трепетать, именно поэтому мы улыбаемся им и ничего не говорим, ведь теперь они — наша энергия. Они обладают энергией, которую мы растратили в других местах, они нужны нам, чтобы мы могли оторваться от дивана, потому что без них было бы достаточно минутного покоя.
Улыбаемся и находим очаровательным, когда их впечатляет то, что некогда впечатляло нас, — шампанское, частные самолеты, дорогие сигары, — к тому же они необходимы нам для этого. Без них все это было бы нам ни к чему.
Что сами боги ценили выше всех остальных жертв?
Что было тем единственным, что даже они могли принять лишь единожды?
Ты всегда задавала мне те вопросы. Еще до того, как мы узнали, что разведемся, до того, как ты обнаружила записку от дочери Даниэля, до того, как твой друг увидел меня в Сиэтле с той студенткой, которая посещала мои лекции. Ты задала мне один из тех вопросов на самом первом нашем свидании.
— Боже, все это так фальшиво! По мне, так это совсем непривлекательно. А ты как думаешь? — спросила тогда ты.
Даже если бы ты расценила это как-то иначе, мой ответ был известен. Твой плотный бюстгальтер с поддерживающими чашечками подсказывал мне, что ты рассчитываешь от меня услышать.
— О, абсолютно с тобой согласен! — сказал я, хотя предпочитал ничем не стесненные груди официантки.
Так ли уж необходимо было задавать мне этот вопрос? Лучше уж ничего не говорить вообще. Тогда мне не пришлось бы лгать, тогда, по крайней мере, между нами не осталось бы некой двусмысленности.
