Ты выглядела такой счастливой. И я наслаждался твоей компанией. Меня не особенно интересовала средневековая история папства, но она так возбуждала тебя, делала тебя такой живой, что я мог слушать твои рассказы часами. Твои глаза загорались, когда ты говорила об этом, сияли. Такого не случалось, когда ты рассказывала о своей работе в PR-компании. Я помнил, почему я увез тебя так далеко, чтобы задать всего один вопрос, ответ на который мне был уже известен.
Последней нашей ночью, после ужина, здесь, у главного фонтана в центре перекрестка, я попросил тебя выйти за меня замуж. Ты, конечно же, ответила «да». И это было то, что должно было случиться. Не было ничего неверного, совсем ничего. Я чувствовал себя прекрасно.
Во время обратного полета ты время от времени посматривала на кольцо, надеясь, что твоя соседка скажет, какое оно прелестное, спросит тебя о нем. Но она была слишком стара, она читала, ела и ничего не говорила. Наконец где-то посередине Атлантического океана ты обняла меня за шею, вздохнула и, закрыв глаза, шепнула:
— Как в сказке!
Я поцеловал тебя в бровь и слегка отодвинул твою левую руку, чтобы увидеть отчет, который пытался читать.
Но я помню, как держал тебя за руку в Авиньоне.
* * *
Ты ненавистнейший мне меж царями, питомцами Зевса!
Только тебе и приятны вражда, да раздоры, да битвы.
Храбростью ты знаменит; но она дарование бога.
Агамемнон Ахиллесу, Илиада 1:176
* * *
Иногда ты просыпаешься среди ночи. Твое сердце наполняет страх, тот самый ужас, что ты ничем не защищен, что ты уязвим, что, несмотря на все твои деньги и многочисленных подчиненных, завтра ты можешь оказаться на улице — рабочим на фабрике, водителем автобуса, — и будешь препираться с подружкой по поводу того, можете ли вы себе позволить сходить в кино. Всего лишь какое-то вшивое кино. Ты лежишь, уставившись туда, где в темноте должен быть потолок, и осознаешь, что рядом с тобой кто-то есть. Но ты не знаешь кто. Ты даже не был особенно пьян. Наверняка это кто-нибудь из привычного круга кандидаток — временные секретарши, пробивающиеся на сцену актрисы, юные сестрички. Они не в состоянии ни поговорить с тобой, ни выслушать тебя, ни найти тебя очаровательным. И сейчас одна из них лежит рядом с тобой. Она, должно быть, младше тебя раза в два. Но это все, что тебе известно. Ни ее лицо, ни ее имя, ни ее тело тебе не ведомы.
И ты ненавидишь себя за собственную слабость, за то, что снова принял наркотики, за то, что курил уже брошенные тобой сигареты. Ты хочешь, чтобы ее тут не было, кем бы она ни была.
