– Тебе нравится, ты принимаешь это? – спросил озабоченно Эмбер.
– По-моему, чудесно, – ответил, нахмурясь, Круг. Он встал и прошелся по комнате. – Кое-какие строки нуждаются в дополнительной смазке, – продолжал он, – и мне не понравился цвет мантии рассвета, я представляю себе «russet» менее кожистым и пролетарским, но, может быть, ты и прав. В целом получается просто чудесно.
Он говорил это, подойдя к окну и бессознательно глядя во двор, в глубокий колодец света и тьмы (ибо, как это ни странно, час был послеполуденный, не полночный).
– Ну, я очень рад, – сказал Эмбер. – Конечно, нужно еще переменить массу мелочей. Я думаю остановиться на «laderod kappe».
– Некоторые его каламбуры… – сказал Круг. – Ба, это еще что за притча?
Он вдруг увидел двор. Двое шарманщиков стояли там в нескольких шагах один от другого, и ни один не играл, напротив, – оба глядели подавленно и были словно бы не в своей тарелке. Немногочисленные малолетки с тяжелыми подбородками и зигзагообразными профилями (один малец держал за веревочку игрушечный автомобильчик) молча на них таращились.
– Отроду не видел двух шарманщиков зараз в одном и том же дворе, – сказал Круг.
– Я тоже, – сказал Эмбер. – А теперь я тебе покажу…
– Хотел бы я знать: что случилось? – сказал Круг. – Вид у них донельзя смущенный, и они не играют или не могут играть.
– Может быть, один из них вторгся в пределы другого, – предположил Эмбер, выравнивая свежую стопку листков.
– Может быть, – сказал Круг.
– И может быть, каждый боится, что стоит ему начать, как соперник примажется со своей музыкой.
– Может быть, – сказал Круг. – И все-таки зрелище редкостное. Шарманщик – самая что ни на есть эмблема одиночества. А тут – нелепое удвоение. Они не играют, а смотрят вверх.
– А теперь, – сказал Эмбер, – я прочитаю тебе…
– Мне известны люди только одной профессии, – сказал Круг, – которые вот так же заводят глаза. Это наши попы.
– Ну же, Адам, сядь и послушай. Или я тебе надоел?
– Что за глупости, – сказал Круг, возвращаясь к креслу. – Я просто пытался понять, что в них не так. И детей, похоже, их молчание озадачивает. Что-то есть во всем этом очень знакомое, а я никак не вспомню что, какой-то поворот мысли…
– Главная трудность, с которой сталкиваешься, переводя это место, – сказал Эмбер, облизывая после глотка пунша толстые губы и поудобней пристраиваясь к большой подушке, – главная трудность…
Его прервал далекий звон дверного колокольчика.
– Ты кого-нибудь ждешь? – спросил Круг.
