Каяма в сердцах, с размаху поставил горшок на валун, лежавший под деревом. Горшок раскололся, жрец и Каяма, на мгновение остолбенели. Дух воспользовался замешательством, вырвался на свободу и черной вороной каркнул с верхушки дерева. Первым пришел в себя жрец.
— Сам выпустил, сам и лови! — закричал он. — А мне некогда! Мне надо работать!
Каяма бессильно опустился на валун и горестно уставился на обломки горшка.
— Что же я наделал? — тонко запричитал он.
— Старый дурак, — злорадно сказал жрец. — Дух был некормленый и теперь замучает тебя.
Солнечный свет померк в глазах Каямы, и он медленно и устало поплелся в деревню.
Вера в духов умерших, поклонение духам предков — важнейшая часть мировоззрения панья, их примитивной религии. Поэтому погребальная церемония в племени сложная и растягивается на долгое время.
С погребальным ритуалом я столкнулась в Муелмулла. Она была расположена в редких зарослях и производила впечатление тихой и спокойной. Мы долго говорили со старейшиной Конгаем. Остальные время от времени присоединялись к нам. Лица людей были приветливы и ясны, они шутили и смеялись. И к концу дня я стала своим человеком в этой зеленой и такой веселой деревне. Я даже не заметила, как село солнце, как наползли сиреневые сумерки, быстро сменившиеся непроглядной темнотой. Сын Конгая принес охапку дров, и теперь мы сидели со старейшиной у костра, наблюдая за бесконечно разнообразной игрой желто-красных языков пламени. И вдруг в ближней хижине раздался плач, какой-то горестный и безутешный. Соседняя с ней хижина откликнулась таким же плачем. Через несколько минут плакала вся деревня. Конгай, сидевший рядом со мной, начал подозрительно хлюпать носом. Я поняла, что он тоже сейчас заплачет.
«Господи, — подумала я, — что же у них стряслось, почему все сразу заплакали?»
― Конгай, — тихо позвала я. — Что случилось?
― Ничего, — спокойно ответил Конгай и хлюпнул еще раз.
― Как ничего? А почему все плачут?
— А, это… Я сейчас тоже буду плакать, — ободрил он меня.
― Слушай, — обеспокоилась я. — Ты сначала объясни, потом плачь. Хорошо?
― Хорошо, — покорно согласился Конгай. — А ты будешь плакать?
― А что — надо? — осторожно спросила я.
― Конечно, надо, если у тебя кто-нибудь умер.
― Никто не умер, — сказала я.
― А у нас умер. Три года назад умер наш родственник. Вот мы и плачем.
― А почему вы этого раньше не сделали?
Конгай недоуменно уставился на меня.
― Мы и тогда плакали, — как бы оправдываясь, сказал он. ― Ведь после похорон надо плакать каждый год в течение трех лет. Иначе дух умершего будет недоволен.
