Наше плавание вверх по течению реки не было чересчур неудобным: мы могли размять ноги, когда приходилось переправляться волоком, а такая возможность представлялась довольно часто. Таких перевалов длиной от 100 ярдов до 18 верст между Кемью и озерами было девять. Некоторые нам удалось пройти, сняв с лодок груз и протащив их по порогам с берега с помощью каната, но в двух местах были водопады, и, чтобы обойти их, нам приходилось тащить лодки по земле. Однажды, пробираясь по лесной тропе по такому перевалу, мы попали в зыбкое болото, где почва пружинила под ногами, уходя вниз на несколько дюймов. Шагать по этому своеобразному надувному матрасу было очень любопытным ощущением; палка, воткнутая в землю, показывала, что толщина почвы была всего лишь шесть дюймов. Здесь трава была красной, листья у кустарников — малиновыми, и даже стволы и кроны деревьев были красными; этот необычный пейзаж тянулся две версты, пока местность вокруг не приняла свой обычный вид. Это жутковатое место напоминало декорации ада из театральных пантомим школьных дней.
Осознав, что нам придется сидеть лицом к лицу с нашими гребцами в течение четырех дней, Григорий решил создать для нас максимально приемлемые условия и для управления лодкой отобрал шесть самых красивых девушек в округе. Пару дней молодые женщины побаивались нас, пока не обнаружили, что могут не опасаться ни расстрела, ни побоев и что мы искренне восхищаемся их силой и умениями. Они пересмеивались и перешучивались друг с другом, и мне очень хотелось понимать их язык, так как несколько раз карельские офицеры смеялись над их шутками, однако отказывались перевести их смысл. Николай объяснял это: «Мы не хотим, чтобы все в лодке покраснели». Они всегда были исключительно скромны и до последнего дня нашего путешествия выказывали нам полное уважение, никогда не заговаривали первыми, пока мы не задавали вопрос, и отвечали всегда лишь по делу. В лодке, где ехал наш эскорт из морских пехотинцев, дела обстояли иначе: для них Григорий выбрал экипаж, уделяя основное внимание физической силе, а не красоте, и им было гораздо интереснее рассматривать окружающий пейзаж, чем своих попутчиков. Впрочем, я должен отдать должное нашим пехотинцам: они всегда вели себя как джентльмены, демонстрируя готовность помогать карелам, учились у них и полностью доверяли своим новым товарищам, на что те отвечали взаимностью.
Произошло лишь одно легкое нарушение приличий: Джонстон, мой рыжий денщик и прирожденный комедиант, как-то сделал вид, что помогает улыбчивой поварихе ставить на костер котел, а сам попытался обнять ее. Его голова раскалывалась еще несколько часов от игривой оплеухи, которую отвесила ему за эти вольности покрасневшая леди. Насколько я помню, это был единственный амурный инцидент в течение нашего путешествия, доставивший удовольствие всем, кроме Джонстона.
