Сторож поднял голову, зрячий глаз его сиял.
— Х-хорошие розы?
— Вот они, в тючке, — засуетился Феликс. — Хотите, развяжу?
— Нет! Нет! — испугался он. — Бегите! Вы подняли переполох.
Феликс глянул на ружье, прислоненное к дереву.
— Н-никогда! — воскликнул сторож. — Никогда не выстрелю в человека. Удирайте… только не вниз… там экскаватор дорогу перекопал… Она перекрыта — трубы кладут. Там вас ждут.
От услышанного Феликс ослабел, и на него нашел словесный стих. Он заговорил о похороненной под жасмином собаке, маленькой, черной и пучеглазой, об Аде Юрьевне Мурашевой, о том, что он влюбился; он говорил и о зеленой луже в том далеком городе, который качает нефть, о Фатеиче и Белоголовом, и о том, что ему пришлось стрелять. Он говорил о старичке в веригах и о том, что травил его собакой. Бессвязные слова так и лились из него, и он говорил, говорил — о разбитой бутылке и встряхивал непомерно большую, но слабую руку сторожа, и удивительно было то, что маленький сторож улавливал эти слова, понимал и восторженно кивал, соглашаясь и одобряя. Феликс хотел уж было рассказать о Ванятке, но сторож неожиданно отскочил и закричал:
— Убегайте, они поймают вас, они будут бить ногами, а я не хочу! Не желаю!!!
Феликс разом отрезвел. Он запустил мотор, попросил сторожа свистеть в свисток и стал разворачивать машину. Когда сдавал назад, раздался треск, звон битых стекол, и красный свет стоп-фонарей высветил ларек. Мотор заглох, а сторож свистел исправно, и в перерывах между трелями чувственный баритон из его транзистора выводил: «Шварце ауген! Шварце ауген!» Проклятый тормоз, чертыхнулся Феликс, совсем забыл, что полил его кофе. И откуда этот ларек взялся? Феликс попытался завести мотор, но стартер, изнемогая, вывел последнее «ггг-ы-у-у» и умолк.
— Что же вы? Что? — подбежал сторож. — Уезжайте, — и он принялся судорожно толкать, но лишь раскачивал машину.
— Сейчас, сейчас, — успокаивал его Феликс, — нужно подождать. Он опять включил зажигание, и мотор заработал. Сторож залихватски взмахнул рукой:
— Пошел, ч-ч-черт! — и, громыхая пудовыми ботинками, побежал рядом.
Непрогретый мотор кашлял, дергал. Феликса кидало то на руль, то на спинку, но он вывел машину на площадь и в свете неона увидел мотоцикл и «настоящих мужчин». Это никак не взволновало его после встречи с горбатеньким сторожем, он был спокоен и знал, что уйдет. Один преградил дорогу, мужественно подняв жезл и пальчиком указывая вниз, себе под ноги. «О. А. И.» прочитал Феликс на белом шлеме и поехал на него. Тот присел и с перекошенным лицом выпрыгнул из-под капота. Не выдержал! Так и должно! — отметил Феликс, и не было ни страха, ни азарта, хоть они завели мотор и повскакивали на мотоцикл.
