Путинская Россия как она есть | страница 6
Будучи крепкими задним умом, мы частенько утверждаем, что система была обречена на поражение, однако все живут надеждой, и конец 1990-х годов был бурным временем. Западная пресса едва ли могла поддерживать наши наивно-оптимистичные взгляды с ещё большим энтузиазмом. Англосаксонские слушатели любят повествования о торжестве добродетели, особенно с незатейливым сюжетом. Они преисполняются глубоким убеждением, что их собственная социальноэкономическая модель является единственно возможной и что успех любого политического преобразования можно измерить тем, насколько точно он соответствует чикагской модели[2].
Таким образом, «Файнэншл Таймс» и «Экономист» соревновались друг с другом в похвалах за смелые шаги, предпринимаемые Ельциным и его младореформаторами. Да, были и сенсационные статьи о выходках олигархов, и упоминания мимоходом о лишениях и неудобствах, испытываемых старыми и больными, уволенными рабочими и оставленными без заработной платы учителями, но, естественно, эти временные лишения и неудобства были ценой, которую стоило заплатить за возрождение России как полноправного члена современного мира.
Наверное, неслучайно эти времена были счастливыми для Брюсселя и Вашингтона, причём настолько счастливыми, что в одном (непреднамеренно) курьёзном комментарии к эпохе Фрэнсис Фукуяма вторил Гегелю в его возведении Пруссии на вершину истории в своей работе «Конец истории», только обозначив американскую модель как действительно «окончательный синтез». Хотя история не подтвердила истинности его предсказаний, они полностью соответствовали торжествующему настроению того времени (до внезапного подъёма Китая, превзошедшего старые западне экономики по темпам роста, оставалось ещё несколько лет).
С российской точки зрения всё выглядело по-другому. Советский Союз не потерпел поражения в войне, как не был свергнут и коммунистический режим в результате насильственной революции. Советский Союз самораспустился практически без боя, а его государство-преемник, Россия, стала воспринимать себя не побеждённой державой, а, что еще хуже, раскаивающейся. Бедные доверчивые медведи, сначала Горбачёв, а затем Ельцин, приняли от своих прежних западных противников заверения в вечной дружбе за чистую монету. Хотя сейчас их наивность кажется удивительной, в условиях того времени она, наверное, была понятной: с учётом того, что советский коммунизм, который они победили, был явным злом, им оставалось лишь исходить из того, что противодействующая сила, западная демократия, должна по своей природе быть справедливой, благотворной и бескорыстной.