». Я об этом знаменитом, одним своим появлением в городке пугающим до икоты местное чиновничество, господине много слышал. Повстречаться не доводилось. Мой Кретковский однажды посетовал – дескать, старый Казимирский сдает. От местных дел устранился, в высокую политику давно уже не лезет. А ведь раньше, при светлой памяти Николае его чуть ли не князем Сибирским величали. Без него, мол, здесь ничего не происходило и произойти не могло! С чего бы это, интересно, старый волк из логова вылез, да еще и мной, опальным реформатором, заинтересовался?
Но и граф – потом. Вот! Слегка пахнущее духами послание от моего столичного Ангела-хранителя – Великой княгини Елены Павловны. Как всегда, последнее в пачке – самое важное.
Пропустил первые пару абзацев. Потом обязательно перечитаю с самого начала. У княгини совершенно мужской, холодный и расчетливый разум. Она и в малозначимых приветственных словах, в пересказе пустых придворных сплетен способна спрятать очень важную для меня информацию.
«А вы, мой милый Герман, все-таки великий наглец. Вы помните Кавелина? Это из тех господ, что в последнее время стали много рассуждать об особом пути Руси-матушки и славянских народов, оставаясь при этом надежным супругом Антонины Федоровны, в девичестве носившей фамилию Корш. Этот же, Константин Дмитриевич, в угоду досужим сплетникам, еще и вынужден по юридическому делу в Министерстве финансов советничать, выдавая себя за либерала. Так я это к тому, мой мальчик, что днями наш славянофил представил свою записку Государю: «О нигилизме и мерах, против него необходимых». Каково?! Он к тому же выказывает себя еще и консерватором! Разносторонний господин тем не менее не преминувший упомянуть твое имя в своем историческом труде. Мы с Минни и императрицей Марией Федоровной славно повеселились, припоминая заслуги господина Кавелина. Однако же, к чести этого юриста, стоит признать, что твой демарш, я имею в виду прошение об отставке, конечно, отчасти дает ему основание на столь далеко идущие выводы».
Ну вот. Вполне себе прозрачный намек на то, что некие силы уже начали подгрызать и без того шаткую основу царского ко мне благоволения. И прямое сообщение, что все три самые влиятельные при дворе женщины все еще на моей стороне. Логичным будет развитие темы. Определение круга моих недругов. Или я разочаруюсь в уме моей высокородной покровительницы.
«Зазвала к себе вечно занятого Головнина. Пересказала ему содержание кавелинского опуса и рада была, что не ошиблась в нашем Александре Васильевиче, когда он охотно поддержал наш сарказм. К слову сказать, он передавал тебе, милый Герман, свое почтение. Уверял, будто бы только благодаря твоим усилиям все еще имеет возможность продолжать многотрудное дело просветительства в, как он выразился, «несчастной Отчизне». Государь наш, Александр Николаевич, изволил выразить свое недовольство излишне вольным распространением революционных идей среди студенчества, и тут бы и лишился бы наш высокопревосходительство министерского кресла, кабы твой Фрондер не бросился на подмогу. Не побоялся ведь напомнить Государю, что, согласно предоставленным томским губернатором сведениям о заговоре, нет оснований обвинять в нем исключительно учащихся в университетах молодых людей. Что здесь больше вины тех господ, что допустили чрезмерно либеральное обращение с польскими разбойниками. На что даже верный Александра Васильевича недруг граф Муравьев-Виленский не нашелся чем возразить.
