На юге Сент-Онора соседствует с островом Сент-Маргерит, где, как напомнил мне мой сосед Ален Деко, томился некогда в заточении таинственный узник Железная Маска. С западного берега нашего острова видны прожекторы Канна, Пор-Канто, Круазет, освещенная башня Сюке и все огни той цивилизации, в которой звезды экрана заняли место принцев и князей начала века, унаследовав заодно и их космополитизм. Город-«кинозвезда» полыхает всего в двух тысячах метров, но отсюда, с земли черных монахов, он кажется удаленным на тысячу лет.
Стараясь не споткнуться о корни и острые камни, встречая на каждом шагу руины, где сквозь ладан христианства просачивается аромат предшествующих религий — анимистических верований, кельтских и финикийских богов, поклонения светоносной Изиде, — мы шли, ощущая свою нереальность и не нарушая покоя влюбленных пар, ничуть не более реальных, чем мы. Внезапно я заметил исходивший от земли зеленовато-голубой свет. Оказалось, что светятся рыбные останки, следы чьего-то пикника, — гниющие объедки, преображенные магией душной ночи в морских светлячков.
На южном берегу ночная феерия продолжалась. Все вокруг — деревья и руины — казалось каким-то темно-молочным. Острые камни, торчащие из воды, скалили на нас свои клыки подобно морским львам. Вдруг Филипп остановился.
Впереди, где-то возле самых стен, охраняющих от людских взоров таинственный город, который в темноте казался огромным, высилась, буквально вырастая из моря, желтая, точно окуренная серой, башня, всплывающая на фоне пепельно-темной синевы воды и воздуха.
Это были развалины крепости, некогда окружавшей аббатство. Мы стояли здесь на якоре в прошлый раз, двадцать седьмого августа, когда застряли из-за шквала. Уж это был шквал так шквал! Порвал грот, но не унес его, так как грот был хорошо закреплен, а превратил в тряпку… Я угадывал чисто сухопутный, почти суеверный страх Филиппа перед этой золотой башней лигурийского Иса[21], восставшей из вод, быть может, лишь на одну ночь.
Романтический дух этих мест упорно витал над нами: стоило тяжелому колоколу аббатства пробить полночь, как в монастыре замелькали странные огоньки.
Вокруг монастырей всегда распространяется много всяких россказней, причем по богатству воображения житель Средиземноморья ничуть не уступает бретонцу. Разве не ходят здесь слухи, будто кое-кто из этих смиренных монахов в грубых одеяниях был некогда прославлен в миру? Разве не шепчут люди, что своих покойников, где бы те ни скончались, монахи доставляют обратно на остров? Разве не говорят, будто баркас аббатства перевозит порой весьма странные грузы? Ореол легенды, неизменно окружающий монастыри, сливался для нас с ореолом пляшущих огоньков. Дети явно находились под впечатлением, так как Оливье внезапно остановил меня жестом. В пятнадцать лет он все еще чувствовал себя индейцем на тропе войны. Мы замерли. Перед нами открывался вид на бухту, представляющую собой неправильный четырехугольник, в котором не хватало лишь одной, самой короткой, стороны на юге. Длинной стороной служил монастырь, одной из коротких — стоящая в море башня, а второй длинной стороной — цепочка обрывистых скал и рифов, коварно притаившихся под водой. Все вместе образовывало неглубокую естественную гавань — прекрасное пристанище для судов с небольшим водоизмещением. Просторная лодка дремала на своем отражении неподалеку от берега, когда внезапно что-то встревожило моего сына.
