— Что со мной было-то, теть Маш? — стараясь, чтобы крошки не покидали рта, спросил он.
— Собак бешенных знаешь? Вот считай, что такая тебя и укусила. Тебе еще повезло, что выпил много. Очень уж ты неосторожен, миленький! Не все, что выглядит безобидно такое и есть на самом деле. Ну, с этим-то ладно, а вот ручку мне дай посмотреть. — И она, даже не глянув на перевязанное запястье, стала разглядывать ладонь Толяныча, часто шевеля губами, морща лоб, словно разбирала совсем малознакомые письмена.
— Укусила? Собака? Когда?
— Да, да… Не мешай! Сильно ты переменился, красавчик. Раньше ты как открытая книга был, а вот теперь… Словно заслонка вокруг тебя. Откуда бы?
— Коррекция? Ты же помнишь, теть Маш, мне сделали пси-операцию после армии.
— Нет, миленький. Все эти новомодные штучки здесь не причем. Душа-то твоя от этого не меняется. Здесь другое. Кого-то ты нашел себе, миленький. Охо-хо… Нет, не пойму — кто это.
— Может кошка моя, Матрена?
— Живая?! — Толяныч кивнул, и теть Маша улыбнулась, но по-прежнему выглядела растерянной. — Это хорошо. Очень хорошо, миленький. Живое, оно к живому тянется. И живое оберегает.
Толяныч подумал, что Матрена тянется обнюхать его каждый раз по возвращении домой. Словно бы проверяет — хозяин это, или уже подмена… А вдруг гадалка по руке видит то же самое, что и живая кошка чует? Не, это уже шиза какая-то, мистика.
— …не пойму я, где причина твоих перемен… — Продолжала теть Маша тем временем.
— Да ты что, теть Маш, я от тебя и слов таких не слышал никогда: не пойму. Ты ж чемпионкой среди гадалок всю жизнь была. Давай не темни! Когда это я по-твоему успел перемениться, сегодня что ли?
— Нет, милок, ты не смейся. Тут дело серьезное. И тянет тебя какая-то сила к себе — ох и тянет. А все через девку рыжую. Во сны пробиться хочет. Берегись ее! Не будет тебе тут добра, не будет и любви. Только сгинешь! Вижу огонь в ней, но страшный он, ох и страшный. Мертвый огонь… Да не удержишься ты, чую… А вот дальше не вижу… Ничего не вижу, словно судьба не написана еще. Охо-хо, красавчик, нехорошо это. Темно.
Тут в разговор вписалась старуха, и они заговорили по-цыгански старуха, неразборчиво шамкая и кося на Толяныча, а тетя Маша встревожено. Наконец старая ведьма плюнула в сторону Толяныча и выпила водки.
— Говорит, чтоб ты к ней через три дня пришел, если жив будешь! — Теть Маша была взволнована и растеряна настолько, что даже запиналась.
— Что значит — если будешь? — Что-то стронулось внутри, сжалось, и стало холодно. Знакомое ощущение, предвкушение опасности. Толяныч словно бы застыл, на него накатило абсолютное спокойствие. Значит драки не избежать, а что холодно, так на то есть народное средство. Он потянулся левой рукой к столу и налил себе еще местного бальзамчику. Выпил:
