Но тут «Полтинник» затормозил, одноглазый гулко сглотнул:
— Слышь, приехали.
Толяныч качнул машинально еще пару раз головой и распахнул дверцу, не выпуская из рук пиво. Он даже не удивился, что машина остановилась действительно у его подъезда. Вывалившись наружу, наклонился к окошку, пытаясь косноязычно поблагодарить за доставку, и, наконец, разглядел, что же так усердно обгладывал одноглазый гоблин. Лучше бы было этого не делать это было совсем не крылышко! Это была кисть руки. На безымянном пальце тусклым маслом желтело тонкое кольцо.
Рука! ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ!!!
В подробности Толяныч вдаваться не стал: желание блевануть прямо в салон было самым простым и доступным, но сказалось не иначе как воспитание или просто инстинкт самосохранения. За долю секунды до извержения он влетел в подъезд. «Привет из Таганрога!» — крикнул одноглазый и помахал вслед недоеденной рукой, но Толянычу уже было не до чего: салат Оливье, съеденный первым, по всем законам природы венчал собой чреду недопереваренных блюд. В коротких перерывах между позывами Фантик матерился, как заправский грузчик…
* * *
Очнулся Толяныч утром, аккуратно укрытый одеялом.
Матрена бесцеремонно теребила лапой за нос, требуя законный завтрак. И первая мысль была о том, когда успел раздеться? А вот вторая — об одноглазом с его отвратительной закусью. Брр! Слава богу, что отказался, а ведь вполне мог бы по пьяни-то оскоромиться. Его опять бы вывернуло наизнанку, если б не космическая пустота желудка.
Спазмы поутихли, Толяныч предпочел бы подремать еще, но кошка не отставала. Пришлось подниматься.
«Не допил я вчера» — бормотал под нос Толяныч, накладывая в миску сухой корм и чувствуя смутное отвращение к себе и солнечному утру. Руки тряслись, не помогала даже чудом уцелевшая в холодильнике «Звезда Севера», в третий уже раз возвращаясь из глотки в стакан. Яду мне, яду!
Была суббота, но от этого не легче.
Пожалуй, самое подходящее — нырнуть в виртуалку и порадовать «Золотые Своды» доброй жменей отрыжки сознания, сегодня с маньячьим вкусом. Пусть нажрутся любимого дерьма. Но сначала надо заставить себя принять лекарство для бренной оболочки, то есть физического тела.
Толяныч уже начал привыкать к мысли, что коррекция сбоит все чаще. Фантик должен бы оттягивать на себя лишние эмоции, переживания и прочую шелуху, оставляя в памяти лишь сам факт события без эмоциональной окраски. Тогда откуда это мерзейшее воспоминание, откуда эта реальная картинка объеденных пальцев с посиневшими лунками ногтей, эта реальность отблесков имплантированного в плоть золотого ободка? Откуда такой, бляха-муха, четкий портрет одноглазого?
